В кабинете психоаналитика. Эмоции, истории, трансформации

Именно интроекция этого качества способствует автономии. Естественно, это происходит, когда уже пройден длинный путь и проделана большая работа с содержанием, но не благодаря его «открытию» или «интерпретации», а благодаря постоянному переходу самой этой функции от одного человека к другому: то, что говорит Бион о ревери (reverie)¹³ и материнской α-функции. Каждый раз, когда эта функция активируется, происходит не только обогащение и трансформация эмоционального содержания, но — самое главное — прогрессирует интроекция элементов самой этой функции, аппарата PS ↔ D и ♀♂.

Почва для окончания анализа подготовлена с самого первого сеанса, в том смысле, что именно основа психических способностей аналитика, день за днем в течение многих лет несущих на себе всю нагрузку, и должна быть в конце концов интроецирована пациентом. На мой взгляд, важнее всего то, каким образом психика аналитика совместно с психикой пациента функционировала в аналитическом поле и каким трансформациям (β→α) это способствовало. Теории используемой аналитиком «интерпретативной культуры» можно оставить в стороне.

То, как психика аналитика вмещает и трансформирует в настоящем времени тревоги пациента, имеет фундаментальное значение, и практически неважно, насколько хорошо теория аналитика может это объяснить. Важно, что в действительности делает аналитик с точки зрения микротрансформаций на сеансе, а не то, что он полагает, что делает и какой диалект он думает, что использует.

Этот критерий отличается от оценки степени стабилизации пациента в депрессивной позиции. Такая оценка была бы в большей степени ориентирована на Супер-Эго. Согласно Биону, стремиться нужно не к закреплению в депрессивной позиции, а к постоянной осцилляции между параноидно-шизоидной и депрессивной позициями. Я думаю, что интроекцию аналитической функции можно понимать как «фермент», который катализирует реакцию и направляет ее к депрессивной позиции, давая веру и надежду, что даже в моменты острейших состояний PS возможно трансформировать психическое состояние в D.

И это совершенно естественно, если представить себе, что анализ — это зонд (Bion, 1970), постоянно расширяющий поле своего исследования.

Рассуждая о том, на ком нужно фокусироваться в вопросе об окончании анализа — на аналитике и на обоих участниках, — Преве (Preve, 1994) совмещает позицию Гринберга (Grinberg, 1981а) с позициями Бьянкеди и соавторов (Bianchedi et al, 1991): «В итоге именно аналитик берет на себя ответственность за решение расстаться и назначает дату, но это решение является следствием взаимодействия пары».

К исходящим от пациента сигналам, которые описали Либерман и соавторы (Liberman et al, 1983) (временные сигналы, сигналы движения, сигналы разрыва и сигналы типичных персонажей), Преве добавляет сигналы архитектурного переструктурирования.

Я бы хотел еще раз обратить внимание на важность негативных способностей аналитика, понимаемых как переносимость сомнения, незнания; в таком случае все, о чем эмоциональный текст сигнализирует, будет воспринято: я был поражен, заметив, что в разных анализах появлялись особенные сигналы — оборудование для поддержания психики в рабочем состоянии.

Казалось, будто все силы поля вдруг начинали производить эту эмоциональную результирующую. Под этими сигналами я опять понимаю «функциональные агрегаты пары», оформляющиеся из эмоций поля, которые рассказывают при помощи персонажей о произошедших в поле трансформациях. «Пространство анализа — это именно то, что трансформируется» (Riolo, 1989) и влечет за собой трансформации пациента, аналитика и самого психоанализа.

Риоло подчеркивает этот момент (1989), утверждая, что эффективность анализа измерима только трансформациями, которые анализ произвел во всех своих компонентах, и что нельзя говорить о достижении какого-либо результата, даже с терапевтической точки зрения, если пациент не смог изменить, в свою очередь, аналитика и «информировать» его о себе, навязать ему свою истину, избежав таким образом опасности, что аналитик заполнит своими мыслями и собственными эмоциями оставленную пациентом пустоту.

Де Симоне (De Simone, 1994) подчеркивает, что именно возможность «реорганизовывать события прошлого на основе нового опыта отношений, придавая им новый смысл» объясняет терапевтическую эффективность: симптом превращается в рассказ, в речь, указывая на важность темы ретроактивной атрибуции смысла (Nachträglichkeit).

Кинодо (Quinodoz, 1991) описывает чувство подъемной силы, сопровождающее «приобретение пациентом автономии и способности быть одному».

В завершении мне бы хотелось привести несколько клинических примеров: первые два случая касаются «оборудования для мышления».

Расческа Лореданы