В кабинете психоаналитика. Эмоции, истории, трансформации

Помню, как некоторые из моих интерпретаций выводили на сцену «лежащего в реанимации ребенка — он проглотил гвозди», после других интерпретаций, которые я посчитал возможным высказать напрямую, появлялась «полуслепая девочка, получившая в инкубаторе передозировку кислорода». Но если я дозировал интерпретации и модулировал свои вмешательства, мои комментарии полностью воспринимались, и тогда на сцене появлялся «окулист, вылечивший девочку своими “не интрузивными” вмешательствами, после чего у нее появились все шансы вернуть зрение». И наоборот, когда я оказывался слишком расторопным, она сразу же говорила о «главном враче: он ходил на курсы менеджеров и все время пользовался электронным мозгом».

Для меня имел большое значение один сеанс: после моей прямой интерпретации, в которой я связал очень сильную ярость, проявившуюся в ее сновидении и получившую таким образом право на жизнь, с чем-то, что причинило ей в прошлом сильную боль и что она всегда отрицала, испуганная Клаудия перебила меня словами: «Что происходит, что происходит? Маска с картины напротив приподнимается...»

Естественно, что на картине, висящей на противоположной стене, не только не было приподнимающейся маски, но и никакой маски вообще.

Я понял, что эмоции, активированные моими интерпретациями, разбили «контейнер» и вызвали сильнейшее чувство преследования, возбуждая онейрические фотограммы наяву (Melzer, 1982а,b,с; Ferro, 1993b). Если потом я интерпретировал это чувство преследования или чувства, рожденные моими вмешательствами (зависть, ревность, трудность в подчинении), то начинались пропуски сеансов или рассказы о яростных ссорах, либо озвучивались ее кошмарные отношения со старшей сестрой: Клаудия отрицала все, что было с ней связано, — отрицала и презирала. Я понял, что дальнейшие интерпретации в переносе невозможны и нужно менять привычную технику, иначе анализ может прекратиться. Тогда появился «Марчелло» — ее новый парень, «добрый и доступный — в отношениях он следовал за ней».

Я очень осторожно интерпретирую эту историю любви, поставившую всех остальных претендентов вне игры, — «Клаудио», который хотел только секса (он появляется каждый раз, когда я слишком приближаюсь к интерпретациям в переносе), и «Сандро», не способного поддерживать никаких отношений, кроме дружеских (он появляется, когда я отдаляюсь и держусь отстраненно). Марчелло кажется золотой серединой и скоро приходит время свадьбы.

Через короткое время Клаудиа забеременела. Беременность обогатила ее эмоциональную жизнь, пациентка стала проживать и пересказывать ее через постепенно активирующиеся эмоции, которые она открывает в «ребенке».

Собственная сепарационная тревога долго описывалась как тревога ее сына Марко, плакавшего и впадавшего в отчаяние каждый раз, когда его отнимали от матери. Собственная ревность описывалась как «ревность Марко, узнавшего о скором появлении младшего брата», собственные потребности принимали форму «ненасытного голода Андреа на грани прожорливости».

Итак, в течение довольно долгого периода пришлось работать над историей в том виде, в котором она рассказывалась (хотя, конечно, я был убежден в том, что мы обсуждали и прорабатывали только эмоциональные и психические факты в аналитическом кабинете), прежде чем появилась возможность найти способ помочь Клаудии взглянуть на эти эмоции как на свои собственные.

Постепенно уменьшалось «огромное количество медалей» из сновидения, которое она видела на начальном этапе анализа, они уступили место «многочисленным дырам/нуждам», которые в одном из следующих снов были прикрыты именно медалями-протезами.

Затем начался период повторного освоения географических территорий, отмежеванных ее психикой: в снах стали появляться цыгане, африканские беженцы, арабы, порой такие же яростные, как «Марко»: в припадке злобы он говорит настолько неразборчиво, что кажется, будто на арабском языке. Все эти люди просили убежища. Затем появилась собака Лесси — верный друг, всегда готовый помочь найти дорогу к дому.

На сцене появляются тяжело больные дети, которые поступали к ней на лечение. Каждый из них был выразителем какой-то из проблем, которыми мы должны были заниматься (здесь также пришлось проделать обходной интерпретативный путь).

Периодически появлялась «Стела» (когда я снова повышал свою интерпретативную дозировку) со школьной фобией — она боялась слишком требовательной учительницы, а еще — фруктов (ближе к концу сеанса), потому что фрукты подают в конце обеда, а значит, отец скоро уйдет. Появлялась «Марчелла», слишком любившая своего парня, который не заботился о ней как следует... и еще много других персонажей, каждый со своей «темой».

Однако этот способ работы, который все же способствовал переработке, метаболизации и трансформации наиболее примитивных эмоций Клаудии, оказался недостаточным для пациентки, о чем она мне сигнализирует на следующем сеансе.