В кабинете психоаналитика. Эмоции, истории, трансформации

На этом сеансе я ощущаю эмоциональный блок, и мне невероятно тяжело следить за рассказами пациентки, которые кажутся мне спутанными и невнятными. (Однако в этот период у меня были свои трудности, это было время скорби, зарождение нового проекта личностного развития.) На следующем сеансе пациентка просит у меня спичку. Поскольку обычно я не иду навстречу подобным просьбам, то отказываю Мариелле, а затем пытаюсь понять, что означала ее просьба: хотела ли она, чтобы я оказал ей какую-нибудь услугу или ей нужна была вспышка света? В это время пациентка говорит о своем отце: он не в состоянии заниматься их общим бизнесом, он стал настолько неспособен вести дела, что даже «заболел менингитом». Я даю интерпретацию переноса «на жестком ходу».

Пациентка, кажется, не слышит и продолжает рассказывать про менингит отца, в ее голосе заметна все более явная насмешка, затем она снова повторяет свою просьбу о спичке: «Дайте мне спичку или я разобью вам лицо». Встает и направляется к моему столу, чтобы выполнить свою угрозу — открыть ящики и искать спички. Я поднимаюсь и, в свою очередь, уверенно говорю: «Нет!» Пациентка кричит: «Вы сумасшедший! Это вы меня губите!» — и с воплями выбегает из кабинета.

Что произошло? Очевидно, пациентка испытывает сильное страдание, вызванное осознанием потребностей ее зависимого и нуждающегося «Я», которое подверглось нападению ее нарциссического «Я». Но и я также испытываю трудности, и вместо того, чтобы воспринять коммуникацию Мариеллы, я отдаю предпочтение интерпретации ее потребительского отношения, а не иду навстречу потребности пациентки в свете, т. е. не проясняю ситуацию. Кроме того, Мариелла испытывает сильное чувство вины за то, что аналитик функционирует неадекватно, полагая, что менингитом отца заразила она сама (что было правдой, но лишь отчасти). Она правильно почувствовала, что это сложный период и для меня, охваченного собственной скорбью и проектом развития. Я раздражаюсь оттого, что пациентка заглянула внутрь меня (мое «нет»), а она, открывая свои собственные «ящики», видит, как в зеркале, свою болезнь и убегает в страхе, что заразила и аналитика тоже.

Сигарета и СПИД

Луиджи в первый раз переживает опыт, который никогда ранее не испытывал, — страдание от разлуки. После долгих лет анализа, в течение которых сепарации вызывали яростные кризисы, припадки злобы (вплоть до угроз физически расправиться со мной) и всевозможные отыгрывания, он принимает «боль разлуки», которую прежде никогда не переживал (Winnicott, 1974).

Луиджи признает, что теперь очень хорошо ко мне относится и не испытывает больше ненависти, маскирующей его потребность во мне (над чем мы работали много лет). Кроме того, он провел какое-то время в больнице именно из-за нахлынувших на него эмоций, связанных с сепарацией, чего он никогда прежде не переживал. Вдруг он говорит, что слишком много курит и боится навредить своему здоровью (до этого он показал мне глубокую царапину на пальце). Я, естественно, говорю ему о боли от царапины-разрыва-расставания, и он спрашивает, не выкурю ли я с ним хотя бы сигарету? Я растерян, но думаю, что если дам правильную интерпретацию, то решу проблему. Я говорю, что сигарета означает установившийся между нами мир, преодоление ненависти — это не что иное, как трубка мира (Луиджи — страстный поклонник вестернов, которые часто фигурировали на сеансах).

Он соглашается, но настаивает на своей просьбе; я беру сигарету и, когда он отвлекся, стряхиваю пепел в пепельницу... Он комментирует: «Доктора хотят оставаться здоровыми, не курят, придется мне все выкурить самому».

Я беспокоюсь по поводу отыгрывания в действии гомосексуальных аспектов этого диалога и риска злоупотребления с моей стороны. При этом, не имея никакой «потрясающей» интерпретации, я чувствую, что придется рискнуть, и собираюсь затянуться. Но меня сразу же охватывает паника: «Ах, нет, СПИД, зараза». И в этот самый момент, пережив гомосексуальную тревогу и побывав с пациентом в «О», я понимаю, о чем он меня просит. Он просит разделить с ним его болезненные переживания или позволить хоть немного заразить себя ими — совсем чуть-чуть подвергнуть себя (одна затяжка против сорока сигарет пациента!) тому же риску, что и он, и пережить с ним его жуткую агонию. Я высказываю свою интерпретацию, и он отвечает: «Именно этот вопрос я и пытаюсь задать уже много лет» (Bezoari, Ferro, 1991b).

Доплыть до мысли: конь Элеоноры

В клинической ситуации, которую я попытаюсь далее описать, меланхолия и ее противоположность — мания — находятся в состоянии неустойчивого равновесия.

Я не подозревал о существовании этой стороны у пациентки, она пришла на анализ с другими проблемами, связанными со «страхом потери чувств», сумасшествия, потери сознания на улице, а также с приступами тревоги и тяжелой агорафобии.