В кабинете психоаналитика. Эмоции, истории, трансформации

На следующий день Марчелла говорит, что ей стоило больших усилий прийти: на улице холодно, дождь, и ей не хотелось выходить. Затем она рассказывает сон: «Один из моих птенчиков заболел, я пытаюсь вылечить его, но как только я его выходила, ему снова стало плохо. Этот сон напомнил мне другой, в котором у этого птенчика болела нога, и он не мог наступать на нее, но на самом деле я сама поранила его, когда кормила».

Я начинаю понимать, что это страх пациента «поранить» аналитика; в рассказе он воплощается в образе матери, впавшей в страшную депрессию. Пациентка боялась, что не сможет положиться на нее, более того, ей придется самой заботиться о ней. Я задаюсь вопросом, случайно ли, что эти эмоциональные переживания появляются в момент моего недостаточного психического присутствия из-за нанесенного другим пациентом «вреда», из-за чего, как опасается Марчелла, она не сможет найти для себя психику-дом, чтобы укрыться от собственных гроз. Она опасается, что сама в ответе за мое «психическое страдание» (не отсюда ли в рассказе появились страдания, причиненные матери психически больным братом пациентки — части ее самой?). Это наводит ее на мысль о том, что она сама должна позаботиться об аналитике с его хромающими интерпретациями (сон о птенчике).

Но не было ли и здесь смены направления потока проективной идентификации, которая позволила пациентке еще раз увидеть сон вместо меня? Возможно, в этом эпизоде проблема представлена наиболее широко, здесь есть все: от обратных проективных идентификаций (т. е. проблемы аналитика) до возможности восстановить способность аналитика к ревери. Проблема пациентки стала моей собственной, и затем я ретранслировал ее обратно уже в переработанном виде.

Марта

Сеанс начинается с рассказа о сновидении, в котором темные шелкопряды⁷² заполняют весь дом. Затем пациентка говорит о сексе в очень чувственной манере, а потом переходит на порнографию. Я не понимаю, пока не начинаю размышлять о последовательности моих предыдущих сеансов. И вот тогда я понял, что в середине текущего сеанса, размышляя о третьем, считая от настоящего момента, сеансе, я исчез с эмоционального горизонта Марты, потому что какие-то ее слова активировали во мне яростную эмоцию по отношению к одному психотическому пациенту, которого я в тот период воспринимал как «паразитирующего» на мне.

И как раз в этот момент пациентка говорит мне о реанимационном отделении, и сначала о сексуальности, а потом о порнографии. Думаю, что она таким образом прибегла к крайним мерам, чтобы восстановить мой контакт с ней, устроила что-то вроде героических маневров, предпринятых от страха, что все потеряно. Сон пациентки поведал об ее опасении, что моя психика уже не находится в ее распоряжении, потому что ее «заполнила пряжа» других мыслей, разрушающих контейнер для пациента. (Заметим в скобках, что вышеупомянутый пациент в это время «появился» у Марты во сне и предпринял нападение на контейнер. В этом сновидении брат Марты — психотическая часть ее самой — набросился на контейнер с антипаразитарным раствором, который крестьяне используют для опрыскивания виноградной лозы, и разломал этот контейнер.) «Паразит» захватывает меня, я уже не могу позаботиться о Марте, в результате чего на нее нападают шелкопряды.

Но как только я осознаю все это, отношения с пациенткой налаживаются. А этот материал переноса находит отражение в рассказе пациентки. Мы возвращаемся к смыслу этого сновидения в свете ее следующего сна: она боится, что мать — и одновременно няня — может, вступая в контакты, народить много сыновей. Обнаруживается чувство ревности по отношению к шелкопрядам, которые рождаются один за другим, как и братья Марты, и лишают ее материнского контейнера.

Но паразит проделал долгий путь от пациентки ко мне, от меня к Марте и от нее через сновидение снова ко мне, к нашим отношениям, а также к ее личной истории и ее внутреннему миру, так как «паразит», естественно, является отщепленной частью пациентки.

Эвакуирующие интерпретации

Прекрасное обсуждение этой проблемы можно найти в работе Манфреди-Туриллацци (Manfredi Turillazzi, 1994а), где она подчеркивает, что интерпретация может оказаться формой отыгрывания вовне. Вместо теоретического обсуждения этой хорошо разработанной темы я приведу краткий клинический пример.

Марчелла была очень старательной пациенткой. В тот период в аналитическом материале появились самые страдающие и примитивные части ее личности, расщепление стало преодолеваться, и на сеансах были вызваны к жизни ее брат-психотик со своим терапевтом (конечно, двойники пациентки и ее аналитика). На одно из сновидений, которое, возможно, затронуло и мою болевую точку, я ответил поверхностной, «готовой» интерпретацией, которая могла бы хорошо сработать в предыдущие годы, не касаясь всего нового, что появилось с тех пор. Я попытался исправить ситуацию...