В кафе с экзистенциалистами. Свобода, бытие и абрикосовый коктейль

В «Тошноте» искусство приносит освобождение, потому что оно фиксирует вещи такими, какие они есть, и придает им внутреннюю необходимость. Они больше не тошнотворны: в них есть смысл. Джазовая песня Рокантена — образец для этого процесса. Собственно, в своих воспоминаниях де Бовуар пишет, что Сартру пришла в голову эта идея во время просмотра фильма, а не прослушивания музыки. Они были заядлыми киноманами и особенно любили комедии Чарли Чаплина и Бастера Китона, которые снимали фильмы, наполненные балетной грацией, утонченные, как сама музыка. Мне нравится думать, что философское прозрение Сартра о необходимости и освобождении в творчестве могло прийти к нему благодаря Маленькому Бродяге.

Сартр опирался на собственный опыт и в отношении другой стороны одержимости Рокантена: его ужас перед всем мясистым, липким или склизким. В какой-то момент Рокантен чувствует омерзение даже от слюны внутри собственного рта, от своих губ и тела в целом — «мокрых от существования». В книге «Бытие и ничто», опубликованной в 1943 году, Сартр посвятил немало страниц физическому качеству viscosité, или le visqueux — «вязкость» или «клейкая слизь». Он писал о том, как мед растекается, когда его льют из ложки, и вспоминал (с содроганием) «влажное женственное посасывание», происходящее, когда липкая субстанция прилипает к пальцам. Сартру, я подозреваю, не понравились бы ни фейсхаггер из фильма Ридли Скотта «Чужой», ни студенистая «обнимательная губка» из романа Филипа К. Дика «Лейте мои слезы, сказал полицейский», которая убивает именно так, как предполагает ее название, ни чудище Бейген из «Пера Гюнта» Ибсена, «склизкое, мутное» существо без определенной формы. Еще меньше ему понравилась бы встреча с формой жизни, мелькающей в конце «Машины времени» Г. Уэллса, — барахтающимся на пляже сгустком с извивающимися щупальцами. Ужас Сартра перед такими вещами буквально осязаем. Он так много использовал этот образ, что, если в философском тексте появляется вязкая лужа или брызги чего-либо — можно не сомневаться, что этот текст принадлежит Сартру. (Хотя Габриэль Марсель претендовал на то, что именно он впервые подал Сартру идею написать об этом в философском ключе.) Вязкость — это способ Сартра выразить ужас случайности. Она вызывает в памяти то, что он называл «фактичностью», то есть все, что затягивает нас в ситуацию и мешает свободному полету.

Талант Сартра сочетать личные интуитивные реакции с философскими рассуждениями он воспитывал в себе сознательно. Иногда это требовало работы. В интервью 1972 года он признался, что сам никогда стихийно не испытывал тошноты перед лицом случайности. Другой собеседник усомнился в этом, сообщив, что однажды видел, как Сартр с отвращением смотрел на водоросли в воде. Разве это не «тошнота»? Возможно, истина заключалась в том, что Сартр смотрел на водоросли специально для того, чтобы вызвать в себе это чувство и понаблюдать, на что оно похоже.

Сартр черпал свои идеи из жизни, но и прочитанное в книгах тоже находило свое отражение в его мысли. В «Тошноте» нетрудно заметить влияние Хайдеггера, хотя, возможно, навеянное не «Бытием и временем», которое Сартр тогда детально не читал. Темы «Тошноты» гораздо ближе к темам лекции Хайдеггера 1929 года «Что такое метафизика?» — ничто, бытие и «настроение», раскрывающее суть вещей. Это была та самая лекция, которую, по словам де Бовуар, они прочли, но так и не поняли.

Меня также поразило сходство «Тошноты» с другой работой — с эссе Эммануэля Левинаса «De l’évasion» («О побеге»), опубликованном в «Recherches philosophiques» в 1935 году, когда Сартр работал над своими черновиками. Там Левинас описывает ощущения, возникающие при бессоннице или физической тошноте, в частности, гнетущее чувство, что что-то тянет вас вниз и держит в плену — тяжелое, твердое, и неопределенное «бытие». Левинас называет это чувство тяжелого, плотного бытия «il y a», или «есть». Позже он сравнит его с грохочущим, рокочущим шумом, который вы слышите, прикладывая к уху ракушку, или когда в детстве лежите в пустой комнате и не можете заснуть. Это ощущение «будто пустота чем-то заполнена, как будто тишина — это шум». Это кошмарное ощущение полного наполнения, не оставляющее места для мыслей — никакой внутренней пещеры. В книге «От существования к существующему» 1947 года Левинас описал это как состояние, когда существа предстают перед нами, «как будто они больше не образуют мир», то есть лишены своей хайдеггеровской сети целей и вовлеченности. Наша естественная реакция — желание сбежать от всего этого, и мы видим спасение во всем, что восстанавливает чувство структуры и формы. Это может быть искусство, музыка или общение с другим человеком.