В канун Рагнаради

Откуда-то из-за мусорных баков выскользнула большая серая собака, замерла, взглянула в глаза с непонятной укоризной. Потом отвернулась, улеглась, не сводя пристальных глаз с плотно закрытой двери. Виктор неторопливо затягивался, щурясь от сигаретного дыма, рассматривал ее настороженную, внимательную... Тоже ждет кого-то? Ну, пусть...

Наверное, мы просто не доросли до своей техники. Наверное, нас измотал, измочалил сумасшедший темп нашей жизни, лавина захлестывающей мозг информации - так говорят все. Но может быть, дело не в количестве информации, а в ее качестве? Может быть, если бы на нас с той же интенсивностью рушились добрые новости, а не сообщения о детской проституции, экологических катастрофах и изувеченных людях, все было бы иначе? А может быть, информация - не причина, а следствие?

Что было раньше - курица или яйцо? Человек ли становится хуже от переизбытка негативной информации, информация ли такова из-за нравственной деградации человека?

Деградации? Да нет. Человек просто остается прежним. Это дико, нелепо, но за тысячи лет мы практически не изменились. Да, мы создали могучую технику, и с каждым годом наша техническая мощь все больше... Но это голова и руки. А сердце? А душа? Увы... Мы пыжимся, выворачиваемся наизнанку, пытаясь создать нетленные духовные ценности, и что? Художники, потом и кровью пробивающие путь к туманному, не ясному еще им самим идеалу, нередко с ужасом обнаруживают воплощение того, что они и сформулировать-то еще не могут, в лубке столетней давности, в иконах Рублева, а то и в петроглифах неолита, где умудрялись соседствовать архиреализм и архиабстракция...

А мораль? Да, еще на заре нашей истории мы создали высокоморальные заповеди, но разве стали они необходимостью нашей жизни? Куда там... Стоит только ослабнуть вере в неотвратимость кары за нарушение законов божеских и человеческих, стоит только истеричному маньяку крикнуть: "За всех вас отвечаю я!", и... Сколько раз такое случалось в разных землях, в разные времена... Почему он так силен в нас, этот косматый полузверь, впившийся грязными пальцами в окровавленную дубину, рыщущий налитым хищным взглядом: кого бы это?!. Почему так часто побеждает он в схватке с просвещенным разумом? Почему драгоценности своего интеллекта разменивает человек на то, чтобы измыслить новые способы совершения недозволенного, чтобы сотворенную гадость представить благодеянием?

Почему ради сиюминутной сытости человек способен с идиотским упорством рвать нити, на которых держится не он один - весь его мир? Могучим умом Хомо Сапиенса понимая неминуемость катастрофы, отмахиваясь от этого понимания волосатой лапой питекантропа - почему?..

От внезапного басовитого лая Виктор вздрогнул так, что рахитичная скамейка едва не развалилась - это собака, о существовании которой он и забыл уже, вскинулась, метнулась к мусорным бакам.

Двигалась она, впрочем, с ленцой, соображая, что ведь все равно не успеет. И не успела. Причина ее негодования - невесть откуда возникший рыжий матерый котище - без особой даже поспешности ретировался на ближайшую липу. Там, на высоком суку, он уселся с обиженным видом, наблюдая насуплено и мрачно, как собака усаживается на прежнем месте старательно и надолго. Затем, выждав от греха (мало ли какая гадость может угнездиться в собачьем уме?) кот осторожно спустился на пыльную землю, короткими перебежками двинулся к какой-то лишь ему ведомой цели. Он надолго замирал, пристально и неодобрительно взглядывал на собаку, причем толстый ухоженный хвост его конвульсивно подергивался от омерзения. Собака больше не удостоила его своим вниманием. Поставила нахала на место - и ладно.

Снова захныкала, запричитала отворяемая дверь. Виктор торопливо поднялся - вышла Наташа.

- Долго ждал, соскучился? Бедный... - Подошла, смотрит в глаза снизу вверх, смущенно теребит висящую на плече сумочку. - Ты прости меня, копушу, пожалуйста, я очень-очень торопилась, правда...

Виктор улыбнулся:

- А я тут задумавшись малость. А еще мы с собакой кота загнали на дерево - так, от нечего делать, без удовольствия.

Наташа боднула его в плечо, потянула за руку:

- Ну что, на автобус? Пошли?

И они пошли. По тихим тенистым улочкам, где нечастые люди медлительны и улыбчивы (таких не встретишь в оглушенных автомобильным ревом толпах, клубящихся на тротуарах железобетонных проспектов). А теплые солнечные блики протискивались сквозь плотное кружево листвы, плавно и невесомо скользили по лицам... Хорошо!

Автобус пришлось ждать долго, и Наташа нервничала, выбегала на дорогу, высматривала: может, едет уже? Может, уже появился? Ей казалось, что из-за визита к подруге они очень опоздают, и Антон обидится. Виктор пытался растолковать, что Антон обижаться совершенно не умеет - не помогло.