В Каракасе наступит ночь

Я уже разворачивала очередное письмо, когда за стеной раздался какой-то грохот. Это вернулись Генеральша и ее банда. Захлопнув дверь, они тотчас врубили на полную мощность реггетон, который я уже начинала ненавидеть: «Tu-tu-tu-mba la casa, mami, pero que-tumba-la-casa, tumba-la-casa – Разнеси этот дом вдребезги, мама…» Идиотская мелодия и нелепые слова буквально навязли у меня в зубах. «Tu-tu-tu-mba la casa!» Поднявшись с дивана, я прижалась ухом к стене, и мне показалось, что сейчас в моей бывшей квартире собралось гораздо больше женщин, чем в предыдущие разы. Их визгливые голоса звучали так громко, что порой заглушали даже музыку.

Стараясь производить как можно меньше шума, я вернула обе шкатулки на место. Я приложила все усилия, чтобы они стояли на полке точно так же, как раньше, и лишь впоследствии поняла, насколько это было странно с моей стороны. Странно и абсурдно. Кто будет проверять, трогал ли кто-нибудь эти шкатулки? Но в тот момент я действовала так, словно Аврора и Хулия могут вот-вот вернуться и потребовать то, что принадлежит им по праву.

Красную папку я решила спрятать. Возвращение шума, который производила банда Генеральши, каким-то образом придавало этим женщинам почти сказочное могущество, каким они на самом деле не обладали. Страх, который я испытывала, заставлял меня думать, будто они способны проходить сквозь стены и видеть, что я делаю. Со стороны это может показаться глупым и смешным, но мне было не до смеха. Я была в ужасе. Мало того, что я забралась в чужую квартиру, так теперь вместе со мной в ней находился человек, о котором я, по правде говоря, ничего не знала. Сантьяго – нынешний Сантьяго – мог оказаться кем угодно: жертвой, убийцей, провокатором, доносчиком.

Но, оглядевшись по сторонам, я немного успокоилась. По крайней мере, в этой комнате я была совершенно одна, и никто не мог меня ни видеть, ни слышать – разве только я специально начну шуметь. Тем не менее мне необходимо было действовать, и побыстрее. Я шагнула к центру комнаты, и тут мой взгляд упал на оклеенную обоями цвета слоновой кости стену, где висела репродукция «Мадонны Иммакулаты» Мурильо (точно такая же мадонна висела в хозяйской спальне моих теток в пансионе сестер Фалькон). Подойдя к ней, я сняла картину со стены. Когда я ее перевернула, к моим ногам упал заклеенный липкой лентой конверт.

В конверте лежала пачка пятидесяти- и двадцатиевровых банкнот.

* * *

В Ла Энкрусихаде – между Турмеро и Пало-Негро – возвышалась ржавая железная башня с огромными буквами «П. А. Н.» на боку. Это был мукомольный завод, который производил кукурузную муку – продукт, которым на протяжении десятилетий кормилась вся страна. Лепешки-арепас, пироги-альяки, булочки-альякитас, сдобы, печенье и много чего еще – все делалось из этой муки. Зерно для производства муки хранилось на элеваторе Ремавенка, который был виден из окон автобуса, когда до Окумаре-де-ла-Коста оставалось еще больше ста пятидесяти километров. Это было главное зернохранилище штата Арагуа, где родилась моя мать: наряду с ромом и сахарным тростником кукурузная мука служила одним из основных видов сельскохозяйственной продукции края. Она продавалась в больших желтых пакетах, с которых улыбалась миловидная женщина с неправдоподобно красными губами в гигантских серьгах и пестром платке. Эта женщина была местной, провинциальной версией Кармен Миранды – известной бразильской актрисы и певицы, чей музыкальный альбом «Сделано в Южной Америке» открыл перед ней двери домов всех венесуэльцев и американской «XX Сенчури Фокс».

Муко́й «П. А. Н.» были вскормлены тысячи мужчин и женщин, но с наступлением эпохи всеобщего дефицита и жесткого рационирования она исчезла из магазинов и стала роскошью. Теперь эта произведенная промышленным способом мука, запечатлевшись в наших воспоминаниях в виде самых разнообразных лакомств и домашней выпечки, стала символом подлинной демократии: ее ели и бедняки, и богатые, и чиновники, и солдаты.

Технология промышленного производства муки была сродни новому способу обработки хмеля, с помощью которого знаменитый немецкий пивовар умиротворил некую страну, которая то бражничала напропалую, то развязывала очередную войну. Она же привела к исчезновению пилонерас – так называли женщин, которые рушили кукурузные зерна с помощью тяжелого песта в толстых деревянных ступках, вырезанных зачастую из деревьев, которые некогда бросали благословенную тень на уютные патио старинных усадеб. За работой женщины пели. Их протяжные, как молитва, и ритмичные, как удары песта и тяжелый стук крупных капель пота, песни получили название «кантос дель пилон» – «песни песта».