В Каракасе наступит ночь

Я знала женщин, которые мели патио, чтобы хоть чем-то занять свои одинокие дни. Ты тоже делала это. Мы – вымершая раса, пресекшийся род… Мы все, включая и моих теток Амелию и Клару, и тех, кто жил до них, и даже тех, кто посещал нас в наших сновидениях. Вырезанные из тонкой бумаги женщины, которые раскачиваются на проволочных вешалках в шкафу моих ночных кошмаров. Суровые старухи из церкви в Окумаре, с ног до головы одевавшиеся в черное в дни чьих-нибудь девятин и на Страстной. Женщины, которые курили свои сигареты фильтром наружу[44] и теряли зубы, потому что слишком много и часто рожали. Женщины, которые приходили к умирающим домой и пытались прогнать смерть просто сказав ей: «Прочь! Прочь!» Они населяли мир, который теперь – в моих воспоминаниях – разбух и стал огромным. Помнишь, тетя Амелия всегда вставала очень рано и сразу начинала мести двор? Помнишь?.. Я видела, как она старательно терла и скребла цементный пятачок патио, вокруг которого росли чахлые кусты и скрюченные деревья: тамаринд, маракуйя, манго, сапота, кешью, генипа, лагенария, каменная слива и гуанабана. То, что падало с ветвей, было и сладким и кислым одновременно, спелые плоды оставляли во рту привкус гнили и в то же время содержали столько сахара, что сердце начинало отчаянно биться, а язык переставал ощущать сладость. Тетя Амелия жила своим садом, она была владычицей места, где росли молодые саженцы и выкорчевывались старые пни, где жизнь и смерть шли рука об руку. Я помню ее, мама, – бесстрашную воительницу в ночной рубашке, которая выходила в сад с граблями и мотыгой, чтобы снова и снова убивать свои воспоминания наповал.

Да, мама, наша жизнь была полна женщин, которые чистили и скребли, стараясь избыть свое бесконечное одиночество. Она была полна одетых в черное женщин, которые прессовали табак[45] и лопатой убирали с патио разбившиеся о бетон спелые фрукты. В отличие от них я не умею даже вытряхнуть пыль. У меня нет патио и нет манговых деревьев. На улице, на которой я живу, с деревьев падают только разбитые бутылки. У нас с тобой не было даже палисадника, мама, но я говорю это не в упрек тебе. Ранним утром и иногда днем я начинаю мести свою память, пока она не начинает кровоточить. Я собираю воспоминания и сгребаю их в кучи, как в Окумаре-де-ла-Коста мы когда-то поступали с опавшими листьями, чтобы вечером их сжечь. Мне всегда очень нравилось, как пахнет костер, но теперь я разлюбила этот запах. Огонь способен очистить только тех, у кого ничего нет. В теперешних моих кострах слишком много горя и опустошенности.

С того самого вечера, когда ты рассказала мне о моей бабушке и ее восьми сестрах, которые явились к ней, когда она умирала, я часто думаю о нас. О том, кем мы были. Ты знаешь – кем… Мы были семьей, но у нашего деревца были слишком тонкие ветки, а плоды никогда не созревали и не становились сладкими. Знаешь что, мама?.. Я нехорошо поступила с нашими женщинами. Я не звонила Кларе и Амелии с тех самых пор, когда сообщила им о твоей смерти. Я им еще позвоню, мама, не сомневайся, просто сейчас мне хочется поберечь слова. Кроме того, каждый раз, когда я оглядываюсь назад, я лишь глубже увязаю в земле, которую вынуждена покинуть. Деревья иногда можно пересадить. Наши деревья больше не могут здесь расти, а я не хочу сгореть, как горят сухие древесные стволы, сложенные в погребальный костер. Не знаю, увижу ли я Клару и Амелию еще хоть когда-нибудь, но я не особенно переживаю. Они есть друг у друга, как были друг у друга мы с тобой. Но, как ты знаешь, теперь в этом мало проку. Я же пришла сюда, чтобы поговорить о другом.

Я никогда не рассказывала тебе, что случилось в тот день, когда я потерялась. Точнее, не рассказывала всего. Ты помнишь тот случай? Я не потеряла деньги и не задержалась, чтобы поглазеть на что-нибудь интересное, как ты, безусловно, знаешь. Я вышла из пансиона Фалькон, чтобы выполнить твое поручение – ты послала меня на рынок купить килограмм помидоров.

«Ты знаешь, сколько это – один килограмм? Хотя бы приблизительно?»

Я пожала плечами.

«Вот столько…» – Ты протянула мне согнутые ковшиком ладони, словно держа невидимые весы, на которых будут взвешены вполне реальные помидоры.

«Понятно?»

«Да, мама», – ответила я, глядя на верхушки манговых деревьев.

«Будь повнимательнее, Аделаида. И смотри, чтобы тебе не дали меньше. Помидоров должно быть вот столько: посмотри и запомни. – Ты снова показала мне ладони. – И еще одно: тебе должны дать сдачу, не забудь ее взять. И не мешкай, сразу возвращайся назад. Я не хочу, чтобы ты бродила по городу одна».