В Киеве всё спокойно

Капитан, как и положено младшему по званию офицеру, аккуратно и прямо сел на стул напротив генерала. Останний никогда бы в жизни не предложил Очерету сесть (разве что на кол…), но объектив скрытой видеокамеры был наведен как раз на этот одиноко стоящий стул. Капитан с исчерпывающей полнотой доложил о том, что удалось выяснить: о контактах и намерениях Розенцвайг. Мрачно насупившись, Останний слушал, поглядывая на Очерета из-под лохматых бровей тяжелым, недовольным взглядом. За спиной у генерала в углу пылился синий с желтым флаг Украины, а над его головой висел портрет президента Кучмы на ярко размалеванном синем и желтом фоне.

— Ситуация имеет тенденции к обострению. Не исключено быстрое развитие событий с появлением новых фигурантов. В связи с этим прошу дать нам в помощь нескольких оперативников, — закончил Очерет. После этого в кабинете надолго воцарилась тишина. Генерал думал…

— Вы подготовили рапорт? — после продолжительных раздумий придумал Останний, с осуждением поглядывая на своего подчиненного.

— Никак нет. Чтобы не терять время, я решил сразу же доложить вам в устной форме, — четко ответил Очерет.

— Так вот, — весьма значительно начал Останний. — Вы не первый год в органах и вам надлежит знать… — генерал взял паузу и держал ее так долго, что если бы в это время года водились мухи, они бы все передохли со скуки.

— Если вы, капитан, приходите с докладом, то приносите доклад, если с рапортом, то приносите рапорт, а, если с чем-то таким… — не найдя подходящего слова генерал посмотрел на Очерета так, будто перед ним сидел не Очерет, а на его любимый стул какой-то «враг народа» навалил кучу дерьма. — То приносите что-то такое… — и он многозначительно покрутил растопыренными пальцами у виска, как будто ввинчивал лампочку.

— А времени у нас отнимать нечего. Понять не могу, на кой черт нам держать у себя такого некомпетентного сотрудника. Это что, просто так себе?!.. — неожиданно вскрикнул генерал и тщательно примерившись, осторожно пристукнул волосатым кулаком по стеклу на столе.

Очерету знакомы были неожиданные выкрики Останнего, звучавшие, как оскорбления, рассчитанные на выработку у него беспрекословного подчинения. Никудышный из тебя клоун, отметил про себя Очерет, изображая лицом корректную бесстрастность и выдержку. В коверные тебя бы точно не взяли, годишься только в «подковерные». Стул, на котором он сидел, как будто специально был сделан для того, чтобы на нем было неудобно сидеть. Нижняя часть спинки выступала вперед, и Очерет сидел на краешке, до предела выпрямив спину.

— Вы шо тут себе вздумали?! На облаке живете, чи шо?! Не знаете, шо творыцца? ‒ по внешнему виду генерал догадался, что Очерету не выдержать этот словесный экзамен, и отвечать он не собирается.

‒ Все наши силы брошены на выборы, — не дожидаясь ответа, принялся пояснять генерал, — Но, раз уже явились, ничего не поделаешь, прощаю вам в последний раз. Помните мою доброту… — тон его быстро менялся, от раздраженно-назидательного, до панибратски-развязного. — Сейчас же примите под свое командование группу Хоменко. И чтобы был мне результат в кратчайший срок! Выношу вам наше последнее строгое предупреждение, ‒ генерал долго уничтожающе разглядывал Очерета, словно выискивал подходящее место, куда бы ему всадить пулю и неожиданно выкрикнул:

— Идите работать! — этот резкий, как пинок окрик, генерал употреблял вместо «До свидания».

От подобного напутствия Очерет внутренне передернулся, хотя в его лице ничего не изменилось. Опытный физиономист многое может прочесть по выражению лица. Но эмоции вещь управляемая, поэтому Очерет много времени уделял своему лицу, добиваясь того, чтобы оно всегда оставалось расслабленным, вне зависимости от внутреннего состояния. Он все так же смотрел прямо перед собой немигающим стеклянистым взглядом. Этот взгляд когда-то длительно отрабатывался на листе ватмана с единственной точкой, выполненной тушью посредине. Он добился того, что глаза не моргая, смачивались слезой. Один этот гипнотически неподвижный взгляд сам по себе был проверенным в деле оружием.

— Слушаюсь! — отчеканил Очерет, вытянувшись по стойке «смирно», четко повернулся через левое плечо и вышел.

На языке жестов эти движения для Очерета означали вытянутый средний палец, жест, пришедший к нам с Запада и понятный многим без переводчика. Он прибегал к нему, когда надо было хоть немного стравить пар, чтобы не взорваться. При этом он понимал, перед кем мечет бисер, да поделать с собой ничего не мог.

Выпроводив капитана, Останний дал указание Элеоноре, что пока он не скомандует, его ни для кого нет, и вошел в соседнюю с кабинетом комнату отдыха. Здесь возле видеомагнитофона суетился Мусияка. Чтобы выслужиться перед своим генералом, он торопился к его приходу перемотать кассету на начало разговора.

— Ну, что скажешь? — поинтересовался Останний.

— Он все правильно доложил, Гордей Кондратович, — поспешно и нечленораздельно начал Мусияка.