В Киеве всё спокойно

Очнулся он, сидя на полу. Он осмотрел себя и подумал: «Это я, и я все еще жив». На поясе у него позвякивала стальная цепь с плоским замком, она была продета за трубу, похоже, парового отопления. Перед ним стоял и сурово его разглядывал невысокий, грозного вида мужчина лет тридцати с жестко торчащими усами и черными взъерошенными волосами. Его глаза были едва видны из-под низко нависших бровей. Правое плечо у него было выше левого. На нем была сильно растянутая вылинявшая синяя майка и черные сатиновые трусы. Все его тело было покрыто татуировками.

Мише показалось, что он раньше его уже видел. Но никак не мог вспомнить, где и когда? Вспомнил, он! После десятого класса поступить в институт не удалось, и он пошел учиться на телемастера, модную в то время профессию. Для освоения этой сложной специальности надо было шесть месяцев проработать учеником телемастера. Район их обслуживания назывался «Военное», он находился на окраине Херсона и напоминал помойную яму. В жалких лачугах здесь ютилась местная голытьба, перебивавшаяся случайными заработками. Их низкие, в рост человека глинобитные мазанки, напоминали будки в зверинце. Похожие на щели улицы, петляя, спускались к Днепру. Между высоким обрывистым берегом из ракушечника и рекой находилась узкая кромка суши, состоящая из выброшенной на берег тины, бытовых отходов и битого стекла. В реке на приколе болталось множество смоленых рыбачьих лодок ‒ каюков. Здесь не было ни водопровода, ни канализации. Мусор местные жители вываливали прямо на свои «улицы». Доносившийся отовсюду запах мочи, перекрывало зловоние выгребных ям и гниющих отходов. В дождливую погоду ноги по щиколотку и выше утопали в вязкой жиже. Дурную болезнь здесь можно было подхватить, просто прислонившись к забору. Царство грязи и нищеты.

Жарким августовским днем Миша со своим наставником углубились в паутину горбатых переулков, шли на вызов к местному жителю, некому гражданину по фамилии Карандей. В заявке, принятой по телефону, значилось: «Телевизор — «Знамя-58». Мигает, как проклятый!» Хата Карандея в два окна, как и все здесь, была крыта камышом и напоминала курятник. На побеленной мелом саманной стене гуталином был выведен адрес: «Щемиловка — 15». Гуталин на солнце подтек, и кривые буквы приобрели некую художественность. На покосившемся штакетнике из почерневших от времени досок сушилась новая браконьерская сеть. Хозяин, невысокий и смуглый, с грозно щетинившимися из-под маленького носа сапожком усами, глядел на них из-подо лба, как паук на очередную жертву. У него были маленькие цепкие глаза с желтушными белками, верный признак многолетней дружбы с алкогольными суррогатами, а усы, вызывали непроизвольное желание сосчитать редкие, похожие на черную проволоку волосы.

Вот где он его видел! Но это было так давно, что паук должен быть уже стариком. Тот, когдатошний его прототип, впившись в них своими колючими глазками и пробурчав что-то наподобие приветствия, начал делать приглашающие жесты двумя руками, словно намеревался, как курей, загнать их в свою паучью берлогу. Мишу это насторожило, но хочешь, не хочешь, а идти надо, ведь там должен был находиться виновник их вызова. Внутри, вместо телевизора на земляном полу валялась груда щепок от деревянного корпуса и битые радиолампы в переплетении обугленных проводов. Выяснилось, что последнее время телевизор начал периодически подмигивать своему суровому хозяину, и как на зло, в самых интересных местах передачи. Вполне закономерно, хозяин вначале проникся к нему своим нерасположением, а после люто возненавидел. Когда стали показывать футбольный матч, телевизор вообще потерял всякую совесть. Вначале он просто ехидно подмигивал. Карандей пару раз его стукнул, совсем слегка, «зовсим легохонько»… Но подлый телевизор замигал так, что смотреть его стало совсем невозможно. Карандей избил об телевизор все свои руки, но тот упрямо продолжал мигать. А когда комментатор завыл: «Г-о-о-л!», мученик Карандей сорвал со стены дробовик и выпалил в мигающий экран картечью.

— Картечью?.. А, почему не дробями? Тут все на уток охотятся. Картечь, она ж на крупного зверя, — невозмутимо поинтересовался Мишин наставник.

Миша называл его про себя «Наставник молодежи», ему было тридцать два года, он был запойный пьяница.

— То для рыбных инспекторов… Для них, змеёв зеленых, картечь в самый раз, — пояснил ему Карандей.

— Все ясно, — подвел черту под сбором анамнеза[21] Наставник молодежи. — А теперь, по существу дела, — он прошел школу жизни в этом районе, здесь спился, а впоследствии, повесился. — Покажи, уважаемый, что здесь можно отремонтировать?

— Ну, раз вы такие мастера… Не умеете справить, так берить на запчасти, а мне хочь на стакан вина дайте. Чего уж там, так уж и быть…