В Киеве всё спокойно

— Не трогай его, Нюмич! — окрикнул усача гнусавым голосом, сидящий за столом бритоголовый, который ударил Мишу в живот. У него не было передних зубов сверху и снизу. Оказывается, этого, который в майке и трусах, зовут Нюмич. — Морамойка сказала, он бацильный. Сам подцепишь и нас наградишь, — сварливо прогундосил беззубый.

Но грозный Нюмич не мог просто так уйти, он куда-то вышел и быстро вернулся с грязным полотенцем, завязав его на конце узлом, он три раза больно ударил Мишу по голове и спине. После этого он отступил на шаг, любуясь делом рук своих и с видом человека, выполненного свой долг, вернулся за стол к собутыльникам. Кроме Нюмича, все они были бритоголовые, в черных кожаных куртках и спортивных штанах. Их лица… Нет, то, что должно было быть на месте лиц, скорее напоминало ведения из кошмара. Опухшие личины с заплывшими щелями глаз, свороченные набок носы, порванные рты с черными обломками зубов. Невнятно о чем-то переговариваясь, они раз за разом опрокидывали в себя чашки и стаканы с водкой. Из закусок на столе был лишь хлеб, они его только нюхали. Миша смотрел на них и недоумевал: что же, собственно, будет дальше?

— Тебя как зовут? — угрюмо спросил его беззубый, похоже, что он у них главный.

— Михаил, — робко ответил Миша.

— Так, Мишаня, отвечай, только по быстрому, и не вздумай брехать. Ты правда больной?

— Да, — помолчав, с боязливой покорностью признался Миша. — У меня СПИД…

— Тю, удивил, — презрительно обронил беззубый, — Он, у Нюмича тоже СПИД, а ему хоть бы хны…

— Не СПИД, а сифон! — обижено возразил Нюмич.

— Не сцы, голубок, будет у тебя и СПИД, — обнадежил его беззубый. — А у тебя, Мишаня, будет сифон. Нюмич у нас такой же кругляк, как и ты, — он подмигнул Мише для чего-то и ехидно захихикал.

— А ты, не кругляк?! — обижено огрызнулся Нюмич. — Универсал… — тихо, в сторону процедил он.

— Заткни хайло чухан гунявый! Вякни еще раз, я тебя, как капусту пошинкую! — с неистовой злобой окрысился беззубый. Миша съежился и невольно поджал под себя ноги.

— Нюмич дьявол забурелый, работать ему в падло, а воровать боится, — подал голос сидящий напротив беззубого, бритоголовый, с внушительным синяком под глазом. — Весь расписной, а толку с него, как с козла молока: ни украсть, ни покараулить. Пора списать его в утиль, ‒ говоря это, он неотступно сверлил глазами беззубого, словно провоцировал его.

Беззубый ничего не ответил, молча налил себе в красную с белым горошком кофейную чашку водки и выпил, занюхав ее огрызком хлеба.

— Ты уверен, что эта фрейфея за него заплатит? — кивнув на Мишу, с сомнением в голосе спросил у беззубого тот что с синяком. Его бритая голова была разукрашена белыми шрамами от многочисленных драк, а на затылке бугрились две толстые жировые складки.

— Заплатит, куда ей деться, — убежденно ответил беззубый, — Она его любит. Морамойка говорила, она ему на Прорезной квартиру купила и обставила. Ты знаешь, сколько на Прорезной квартира стоит?

— Черт его знает, — ответил тот, что с синяком. — Я и где Прорезная не знаю. А ты не много заломил? Где она стоко бабок возьмет? Начнет лямку тянуть, а дело стремное, тухлятиной воняет, — с еще большим сомнением сказал он и налил себе полный граненый стакан водки.

Прежде чем выпить, он долго дул на водку, опрокинул в себя весь стакан, и громко чавкая, принялся жевать хлеб. Вдруг, что-то вспомнив, шлепнул ладонью себя по макушке и севшим голосом просипел:

— Нюма, а ну мотнись на кухню! Пошуруй там, я кажись, на окне консерву видел.

Нюмич сразу же вскочил и засеменил на кухню, переставляя широко расставленными кривыми ногами. В каждом его движении была какая-то развинченность. Черные трусы у него были разорваны между ног и при ходьбе развивались, как юбка.

— Нюмич, не расставляй так ноги, когда ходишь, а то получишь по яйцам, — прогундел беззубый, обвел взглядом своих собутыльников, и захихикал своей шутке.

Нюмич быстро вернулся, неся в одной руке, жестяную банку консервов, а в другой финку и орудуя финкой, вскрыл банку.

— А весло? — требовательно спросил тот, что с синяком.

— Где я тебе его возьму? — пробурчал Нюмич. Было видно, что он у них в услужении. — Рубай пером или руками, — предложил он.

— Воблянах! Чмо порченое! Та я тебя щас руками за окно поставлю! — рявкнул Синяк и Нюмич виляя бедрами, снова заковылял на кухню.

— Ничего не много, она баба икряная, — после продолжительного молчания возразил беззубый, возвращаясь к прежнему разговору. — Морамойка сказала, она на антикваре сидит, свой магазин и тачка с водилой. У нее зелени не меряно. Морамойка брехать не будет.

— Морамойка, бедка бездорожная. Она с иглы не слазит. Ей бабло нужо, она тебе еще не такую фаску протянет. Самого заметут и нас потянешь, — с набитым ртом, возразил подбитый глаз. Миша заметил, что тот в постоянном несогласии с беззубым, он его и боится, и задирает.

— Нехай хоть сорок штук отстегнет, а там посмотрим. Я ей его по частям отдавать буду, — неуверенно ответил беззубый и, заметив полные ужаса глаза Миши, обратился к нему.