В клетке (СИ)

Сознание возвращалось медленными, болезненными рывками. Иногда Волку чудились знакомые лица. Встревоженные, обеспокоенные и злые. Хугин, Мунин, помощник Торгвара Стержень. До Волка доносились обрывки их разговоров, но ни понять их содержания, ни запомнить их фрагменты юноше было не по силам. Подобные моменты короткого просветления регулярно сменялись накатывающей со всех сторон тьмой и спасающим от боли забытиём.

— Вот учишь тебя, парень. А всё бестолку. Обстановку контролировать я должен за тебя? А бестолковкой своей думать?

Сознание вернулось к Волку кристально чистым. Боль практически исчезла, тьма отступила. Напротив юноши, в высоком, обитом мехом кресле, восседал Старик.

— Ну ладно, я могу допустить что ты не выдержал бы против четверых. Бойцов. Но ведь это были обычные крысы. Трусливые и сытые, а не доведенные до отчаянного бешенства.

Что Волк мог ответить на это? Что четверо — это четверо? Фаллстар сам учил юношу бить противника лишь на своих условиях, неожиданно и в максимально не комфортный для оппонента момент. Ведь, каким бы ты сильным, ловким и умелым ни был, но в драке ты либо диктуешь условия, либо тебя бьют. Юноша не был готов к нападению, не диктовал условия. За что и поплатился. И тут Старик прав. Раньше такое было невозможно. Недопустимо. Постоянная концентрация, ни на секунду не прекращающаяся борьба с усталостью и ленью — иначе в бараке чернорабочих не выжить. Но он расслабился. Потерял хватку. Пусть всего на миг. Но этого хватило. Да, практически хватило. Поэтому Волк лишь виновато и зло смотрел на своего наставника. А тот, как ни в чём небывало, продолжал распекать своего ученика. Затем Старик погрозил юноше пальцем, улыбнулся и легонько щелкнул по лбу. Мир вновь потемнел, сжался до единственной, всепоглощающей черной точки.

Трудно сказать, повторялись ли подобные беседы в дальнейшем, но эту Волк запомнил. Поэтому в тот самый момент, когда пришла пора окончательно приходить в себя, молодой заключённый Альегора дал себе время внимательно изучить окружающую обстановку, и лишь затем объявить миру о своём “пробуждении”.

Надо сказать, что эта самая обстановка ставила юношу в тупик, явно не являясь ни знакомым бараком чернорабочих, ни помещением пекарни, ни даже комнатой в резиденции Торгвара. Помещение, в котором он находился, представляло собой достаточно ветхую лачугу. Тёмную, сырую, со следами плесени на стенах и жизнедеятельности крыс на полу. Комбинация крысиного помёта, сырости и пыли создавали в воздухе совершенно непередаваемый обычными словами аромат. Волк, впрочем, был привычен к разным запахам. И куда в большей степени его интересовал человек, сидящий на невероятно уродливом столе в самом углу комнаты. Ни кресла, ни даже столь же уродливого табурета в помещении не было. Человеком, при более внимательном изучении, оказался Кремень.