В когтях германских шпионов

— Да вы молодец!.. А теперь я вам описываю… С самого начала — мой отец… Он умер лет… лет около пятнадцати назад… Он был за профессора варшавского университета… Большой лоб, как у меня, и польский тип, как у Генриха Сенкевича, такой же нос… Немного больше бородка… Вы себе купите открытку Сенкевича… И если вы сделаете немножко больше нос и немножко больше бороду, это будет аккурат мой покойный папаша… Ну, черный строгий сюртук, черный галстук… Люди науки всегда в чёрном… Поняли?..

— Понял…

— Теперь мы переходим к моему деду… Мой дед был маршалеком… Вы знаете, что такое маршалек?..

— Нет…

— Нет? То я вам говорю… Маршалек — это на Волыни предводитель дворянства… Такой же тип, как у отца, только без бороды… И такие, знаете, гусарские усы… Он сначала служил в гусарах, мой дед… А потом уже был выбран маршалеком… Я его знал, хотя очень так себе… Мне было четыре года, а ему восемьдесят два… Но у меня оставались в памяти его седые усы… Когда он меня целовал, то этими усами колол… Ну, я думаю, теперь вы имеете представление… Переходим и к моему прадеду…

— А во что прикажете одеть вашего… отца вашего покойного батюшки?..

— Ах да… — Ольгерд Фердинандович задумался. — В чего одеть? Натурально, отставным гусаром. Постойте, какой цвет был у него на венгерке? Я вам сейчас скажу… Чи жёлтого, чи голубого? Нет, голубого, как сейчас помню, голубого! Ну вот… А теперь мы уже добрались и к моему прадеду. Это был герой повстанец тридцатого года. Сохраните фамильный тип, только сделайте совсем молодого и маленькие усики. А форма — уланская. Польский улан. И такая шапка — рогатая… Теперь я вам все сказал… Но еще добавлю, если кто посмотрит, чтобы видеть старость этих портретов…

— Будьте спокойны! — обрадовался художник, почувствовав себя полным хозяином в этой области… — И холст, и рамы, и краски будут вполне в духе времени. Вот рамы придется подобрать… В Александровском рынке сколько угодно… Рамы как, на мой счет?..

— За рамы плачу я! — торжественно скрепил Пенебельский. — Но прошу вас торопиться, молодой человек. Мне эти портреты нужны скорее.

— В десять дней все будет готово, и я их представлю.

— Хорошо. Только чтобы вы заказ исполняли добросовестно.

Задонцев нерешительно отделил свою невзрачную, бедно одетую фигуру от кресла времён Империи, на краешке которого сидел.

— Я хочу попросить, если можно, маленький аванс… Небольшой…

— Аванс? — строго переспросил Ольгерд Фердинандович. — А если вы возьмете аванс и ничего не делаете?..

— Помилуйте, зачем же… Я всегда… Я человек аккуратный и честный…

— Ну, знаете, мой дорогой, честность — понятие условное. Ведь вы же там, в Риме, фабриковали эти фальшивые портреты?..

Художник готов был сквозь землю провалиться. И дернула ж нелегкая обмолвиться про эти несчастные портреты…

— Ну, хорошо, вы знаете мой банкирский дом на Невском?.. Я говорю по телефону, и вам выдадут двадцать пять рублей. Но через десять дней…

— Будьте покойны!..

Ольгерд Фердинандович нажал кнопку.

— Семён, проводи господина художника!

10. Человек без отечества

Затрещал телефон на письменном столе.

— Семён, спроси, кто говорит?..

Это быль звонок Флуга. А через полчаса приехал сам Флуг.

Уж на что видывал всякие виды на своём веку, случалось и в дворцах бывать, а и он отметил художественное, некричащее великолепие этого особняка.

Ольгерд Фердинандович с места в карьер повел гостя по мраморной лестнице во второй этаж похвастать своей готической столовой и белым людовиковским залом.

— Хорошо, очень хорошо. Всюду выдержан стиль. Неужели это ваш вкус?..

— Натурально мой, а то чей же?.. Все до последнего винтика делалось под моим личным наблюдением…

— Мне нравится, что в столовой у вас не английская готика, а германская…

Ольгерд Фердинандович благоразумно прикусил язык. Вообще с самим понятием «готика» ознакомился наглядно впервые он, вступив во владение особняком прогоревшего золотопромышленника.

В конце концов и хозяин, и гость очутились в «наполеоновском» кабинете.

Ольгерд Фердинандович повторил вопрос, заданный Флугу в первый же момент их знакомства:

— Как чувствует себя его сиятельство господин министр?..

— Благодарю вас, господин Пенебельский. Господин министр очень занят, скопилось очень много важной дипломатической переписки. Но чувствует себя превосходно. Я только что от него из посольства. Господин министр, оказывается, слышал о вас и милостиво отзывался…

— Да?.. Господин министр изволил… — так и расцвёл весь Ольгерд Фердинандович. — Его сиятельство пользуется такой популярностью в Петрограде!.. Я почёл бы за великую честь для себя быть представленным…

— Я сделаю так, что вы удостоитесь этой чести… — с внушительной простотою молвил Флуг.

— Ах, господин Прэн, я буду вам так признателен… Вообще я большой германоман. Если хотите знать, я сам немец!..

— Немец? — И никогда ничему не удивлявшейся Флуг приподнял брови.

— Да! В жилах моих течёт благородная германская кровь. Мы, то есть мои предки, — выходцы из Познани… В сущности, я — фон Пенебельский…