В когтях германских шпионов

Музейное впечатление производил громадный, весь белый, с богатой лепкою зал эпохи Людовика XIV. Его монументальный мраморный камин, с целым хаосом классических обнажённых фигур, камин, исполненный в Италии лучшим флорентийским ваятелем, сам по себе являлся прекрасным творением скульптуры…

Резная, вся из дерева столовая, с острым, терявшимся в сумраке перекрытием потолка, была чудесным воссозданием мистической суровости мрачного стиля германской готики.

Стрельчатые окна были «витро» в свинцовой пайке, расписанные ландскнехтами и рыцарями. И мебель, и столовое серебро, и камин в виде исполинского органа, и настоящий орган, приютившийся на хорах, — все это было чистейшей выдержаннейшей готикой.

Столовая пленила Ольгерда Фердинандовича едва ли не больше всех других комнат. Не потому, чтоб особенным знатоком эпох и стилей был Пенебельский… Нет… А просто она подавляла его своей монументальностью.

И, кроме того, самое главное, на этих тяжелых стульях будут сидеть генералы, князья, графы, сановники и — чем черт не шутит, — министры и дипломаты… Люди, о которых он прежде и мечтать не смел даже, которые не пустили бы его к себе в переднюю, теперь пойдут к нему есть обеды, пить его вина, курить его сигары.

Ольгердом Фердинандовичем овладела забота о своих предках. Человек, живущий в таком дворце, обязан «иметь предков». Ольгерд Фердинандович с его миллионами вправе позволить себе такую невинную роскошь.

Здоровенный швейцар с Георгием, в треуголке, в раззолоченной ливрее, «собственный» швейцар Ольгерда Фердинандовича, не хотел пускать с парадной этого дурно выбритого и дурно одетого, длинноволосого человека. Но художник вынул из кармана письмо, и швейцар нехотя пропустил его в глубокий вестибюль с мраморной ковровой лестницею.

Ольгерд Фердинандович велел позвать художника в свой кабинет времен империи, названный им наполеоновским. И мебель: каждое кресло, чернильница, пресс-папье, канделябры, — все это было украшено буквою «Н», обрамленной венком.

Ольгерд Фердинандович предложил художнику сесть, но руки не подал.

— Как ваша фамилия?

— Задонцев…

— Где вы учились?..

— Сначала в Москве, а потом в Италии… Я несколько лет жил в Риме.

— Что вы там делали?

— Я работал на антикваров… Писал старые портреты, а они их продавали англичанам и американцам за подлинники…

— Что ж, вы хорошо зарабатывали? — полюбопытствовал Ольгерд Фердинандович, брезгливо покривив рот и окидывая холодным взглядом темных глаз фигуру художника в заношенном белье «монополь».

— Зарабатывали хорошо антиквары… Мне же платили гроши…

— А зачем вы приехали сюда, в Петроград?..

— Матушка у меня здесь… Ну опять же, я растерял заказы… Богатые американцы поумнели и стали покупать с большим разбором… Прибегают к экспертизе знатоков… А это для моих антикваров много хуже, хотя я делал все, что можно… И доски, и холсты — всё это у нас месяцами лежало в навозе, чтобы получилась «печать времени». Когда перепреет — иллюзия полная…

— Но ведь это же мошенничество?!. — строго заметил Ольгерд Фердинандович.

— Конечно, такой образ действий с настоящим художеством несовместим…

Ольгерд Фердинандович, полный неодобрения, начал, глядя на бронзовую статуэтку Наполеона:

— Видите, дорогой мой, я хочу вам заказывать несколько фамильных портретов… Можете вы исполнять добросовестно эту работу?..

— Писать, вероятно, придется по фотографиям, или дагерротипам?

— Не перебивайте меня, молодой человек… Когда я кончу совсем, то будете говорить вы… Я не люблю, когда меня перебивают… Дело в том, я должен вам сказать, что были и фотографии, и портреты, — все это погибло, к сожалению, в моей родовой усадьбе во время пожара…

— А вы изволите быть помещиком какой губернии? — из вежливости спросил Задонцев.

— Видите, у меня два имения… Одно в юго-западном крае, другое — в северо-западном… Но пожар был — в северо-западном… Эта усадьба с отцовской стороны, а в юго-западном — с материнской… Но мы отвлеклись, молодой человек, от главной темы… Я вам заказываю три портрета. Моего отца, моего деда и моего прадеда… Сколько это будет стоить?..

— В зависимости от величины, а самое главное, с чего же я буду писать?..

— Но я же вам сказал, что все сгорело! Я вам все подробно описываю, что они будут перед вами, как живые… Что касается величины, то «пущай» это будут небольшие портреты… Ну, бюст… Что?..

— Бюст, бюст… — соображал Задонцев, боясь продешевить и в то же время опасаясь чрезмерной ценою потерять заказ. — Я думаю… по сто рублей за портрет?.. Как вы полагаете, это будет?..

— Это будет триста! — подхватил Ольгерд Фердинандович. — Но скидываем двух четвертных и на круг это выходит двести пятьдесят… А?..

— Что ж, я согласен…