В когтях германских шпионов

Ближе и ближе туша. Она ведёт себя самым легкомысленным образом. Насвистывает что-то игривое и, откинув назад фалды широкого длинного пальто, держит руки в карманах пиджака. Вот они поравнялись. Вебер сильно толкнул серба локтем, так сильно, что более слабый человек отлетел бы на средину улицы. Но Ненадович только пошатнулся и сделал два-три шага в сторону. Вебер ожидал пощечины, той пощечины, которая поможет ему оправдываться самообороной. А если серб полезет доставать револьвер, чемпион успеет схватить его за руки, и так будет еще лучше… И желая наверняка вызвать Ненадовича на тот или другой образ действий, Вебер осыпал его по-немецки грубой, оскорбительной бранью.

Охваченный бешенством серб в осатанелый раж вошёл, услышав глумливые швабские фразы, что выбрасывала из себя эта громоздкая туша. И будь с ним револьвер, серб не задумываясь всадил бы в это животное пулю. Вебер угрожающе подступал все ближе и ближе. И если Ненадович не перейдёт первый в стремительное нападение — ему будет плохо. Этот огромный, тяжелый атлет раздавит его…

А Вебер приближался, явно подставляя свое плоское, широкое, скуластое лицо. Ненадович уже совсем близко слышал запах дрянной сигары и пива, которым обдавал его атлет, приготовившийся к получению оплеухи.

Но что ему оплеуха, такому буйволу — удар детской хлопушки, не более…

С какой-то удивительно ясной повышенной остротою Ненадович мгновенно сообразил, что обыкновенным ответным ударом он себя погубит. Необходимо свалить с ног этого колосса. Этим лишь спасёт он себя. И он вспомнил Сен-Сирскую школу, вспомнил негра Джефриса, который учил его боксу, вспомнил маленького шафранного японца, показывавшего приемы джиу-джитсу, и, отпрянув на шаг, обманув Вебера этим движением и распружинившись, откуда-то снизу нанёс противнику два одновременных, искромётных удара: головой в подбородок и острым ребром котелка в переносицу. Искромётным, в полном смысле слова, так как у Вебера посыпались из глаз искры. Он упал навзничь с разбитой, окровавленной нижней челюстью.

Атлета погубила его тяжелая неповоротливость. Он лежал, вздувшись на панели, человеческой горою, и стонал, теряя сознание. Уже одинокие пешеходы сгустились в недоумевающую кучку, спрашивая друг друга: что такое случилось?..

А Ненадович, овладевший собою, прошёл на ближайший пост к городовому, объяснил что и как, дал ему свою визитную карточку и скрылся в своём подъезде.

Вебер, окружённый целой толпою из случайных прохожих, сбежавшихся дворников и городового, пришёл мало-помалу в себя. У него было такое ощущение, словно глаза наполовину выжжены. Так и горели оба адским огнём!.. Он видел как сквозь сетку. Добыв из кармана грязный, цветной платок, борец вытирал окровавленные губы. Кто-то из добровольцев-зевак — каждая толпа выкидывает из себя таких добровольцев — неукоснительно требовал:

— Протокол!.. В участок!.. Это безобразие… На Литейном проспекте разбой средь бела дня…

Доброволец грешил явным анахронизмом. Если и разбой, то, во всяком случае, не средь бела дня, а средь белой ночи…

Нашелся еще один:

— Разумеется, в участок!.. Я сам все видел! Могу за свидетеля. А этот разбойник удрал… Где он?.. Городовой, задержите…

— А вы, господин, попрошу не орать и не скандалить… Идите своей дорогой… — резко осадил добровольца монументальный городовой. — Никто не удирал. У меня есть ихняя карточка… Местожительство их нам тоже известно… А ежели сам потерпевший желает?.. Господин, вам угодно будет составить протокол?.. — наклонился городовой к австрийцу.

Тот замахал руками:

— Я не желайт никакой протокол!.. Найн протокол!..

И неожиданно для всех, поднявшись на ноги, всей своей тушею, Вебер вскочил с проворством гиппопотама и, плюхнувшись в извозчичью пролетку, чуть не сломав девятью пудами своими рессоры, — был таков!..

Но ему не удалось бесследно «растаять» в дымке белой ночи. Какой-то молодой человек, кликнув другого извозчика, бросился в погоню за Вебером. Этот молодой человек был репортёр газеты «Четверть секунды»…

Утром Ненадович лежал еще в постели, к нему, предварительно постучавшись концом трости, ураганом влетел Борис Сергеевич Мирэ.

— Я извиняюсь, господин редактор…

— Ничего, ничего, лежите, дорогой майор… Вам стоило, я думаю, немалого напряжения свалить этого быка, и в виде поблажки и сам Бог велел немного поваляться.

— А вы почему знаете?.. — воскликнул Ненадович и от удивления не только сам весь приподнялся на локтях, но и концы его черных усов шевельнулись.