В когтях германских шпионов

— Почему я знаю?!. Мы, люди пера и печати, обязаны все знать… Мы — маги и волшебники… Но не буду вас мистифицировать. А то и в самом деле я буду, чего доброго, в ваших глазах каким-то странствующим фокусником Дело, как и всякий фокус, объясняется очень просто… Вчера ночью ваш покорный слуга выпускал номер… Откуда ни возьмись, как снег на голову, один из моих репортёров. С порога кричит, каналья: «Сенсация!.. Сколько дадите за строчку?» Оказывается, он успел подсмотреть у городового карточку вашу, помчался за Вебером и проинтервьюировал его… Материал, что и говорить, сенсационный… Военный агент дружественной нам державы избил профессионального борца, к тому же еще австрияка… И вот наш покорный слуга боролся между соблазном выпустить наутро такую ударную сенсацию и личными симпатиями к вам, дорогой майор… Последнее одержало верх, и я решил сперва узнать от вас, желательно ли вам появление в печати этого маленького приключения?

— Если только можно, я очень попросил бы не печатать!.. Очень!..

— Довольно, этим сказано все… И я попрошу еще кой-кого из коллег из других газет, чтоб не печатали… И ловко же вы его обработали, этого грязного мерзавца! Этого хама! Впрочем, одно пожатие вашей руки чего стоит… Мне уже третий день неудобно писать — пальцы болят… Диктую!.. А знаете, мне мой пинкер-тоновский нюх подсказывает, что это не был просто уличный эпизод… Почему именно борец? Почему именно австриец? Почему непременно на Литейном и почему именно должен был он задраться с сербским военным агентом? По-моему, это — брави… Наемный убийца… Как вы полагаете?

— Очень может быть… Хотя… Нет, впрочем, весьма возможно… Все последние события складываются вокруг меня более чем странно…

— Еще бы не странно… Рокамболевщина какая-то… Но я вам даю мое честное слово, что я произведу самое тщательное дознание… Вообще ваше дело, ваше досье, досье майора Ненадовича, увлекло меня, и я не успокоюсь до тех пор…

— А что, никаких известий от вашего сотрудника? — озабоченно спросил серб.

— Я-то хорош!.. Позабыл совсем… Имею от него две телеграммы: одну из Вильно, другую из Варшавы… Молодец, я вам доложу, этот Кегич! Вот сорвиголова… Пошлите вы его в самое чёртово пекло, он тряхнёт головою и спросит лишь одно: «А сколько вы мне дадите под эту командировку авансом?»

— Есть надежда?

— Есть! По чистой совести скажу — есть! Этот человек мало говорит, но много делает… Да вот, пожалуйста, ознакомьтесь сами…

Из бокового кармана визитки Борис Сергеевич вынул обе телеграммы и передал жадно схватившему их майору…

6. Накануне…

— Это была моя первая поездка в спальном вагоне международного общества. Все больше до сих пор пробавлялся заплёванным, затрапезным вторым классом. Да и то — на лучший конец… А здесь — фу-ты, нуты — какой комфорт! Зеркала, бархат, бронза и еще тисненая чертовщина какая-то, вроде выжигания, — на стенах! Словом, таким фанфароном еду — легче на поворотах!..

Не успел двинуться поезд, начал я за этим — как его там, Шварценбергом, или Шварценштейном — слежку. Я один в своём купе, и он один, у себя. Мы — соседи. Только между нами — уборная. «Лавабо» написано. И каждый в это самое «лавабо» может из своего купе войти, Ну, думаю, может быть, я тебя голубчика, через это самое «лавабо» подчекрыжу… И напала на меня к ночи такая, изволите видеть, чистоплотность, что я раз пять бегал руки мыть. Нажмешь для виду рычаг — хлынет вода. Сам же пробуешь к соседу милому дверь… Нет, плотно закрывает, анафема! И решил я: к чёрту «лавабо». Иначе необходимо действовать…

А время бежит… Вот и Вильно. Половина дороги, а я ни взад ни вперёд. Ни тпру ни ну ни кукареку… Гуляю себе по коридору. Вижу, сидит он у себя, немецкие журналы просматривает, ногти полирует… А на столике перед ним этот самый несессер туалетный, из крокодиловой кожи, который мне еще на вокзале Борис Сергеевич показал. «Там, — говорит, — по моим сведениям, интересующие нас документы». Ну, думаю, пойдёт эта гнилая австрийская спаржа в вагон-ресторан принимать пищу, авось чего-нибудь выдумаем. Не тут-то было… Пищу он принимать пошёл, это верно, а только проводнику велел свое купе на ключ запереть. Черт бы его на все куски разодрал… Ну, и так и этак, стал я мозгами ворочать… С отчаяния даже такая мысль пришла: хотел открыться во всем проводнику, сунуть ему четвертной в зубы, чтоб помог мне симулировать кражу. Я, мол, схвачу этот самый несессер и на какой-нибудь маленькой станции — поминай как звали! Но, увы, откинул эту мысль, как неосуществимую… Проводнику место дороже всякого четвертного билета, на такую комбинацию он не пойдёт. А еще, чего доброго, может меня продать с головой, и всю канитель испортить…

Креплюсь, думаю: терпи казак, атаманом будешь. И всячески отгоняю от себя другой вариант: терпи казак, казаком сдохнешь!..