В когтях германских шпионов

— С золотым мешочком? — Вовка загадочно посмотрел на собеседника ассирийскими глазами своими и стал оглаживать длинными пальцами чудесную, в завитках бороду, чтоб спрессовать ее плотней и компактней. — Видите что, Дмитрий Петрович. Ваша задача — не из лёгких. Здесь, в этом гранитном муравейнике, — население целого уездного города. А женщин пикантных, как вы говорите, и с золотыми мешочками, если не сотни, то, во всяком случае, десятки. Согласитесь?

— Ну вот. Я так и знал. Где же, в самом деле… Это меня сюда помощник редактора направил. Славный малый. Но пинкертоновщина у него — пунктик… Так что, выражаясь изысканным языком нашей прессы, озарить светлым лучом эту довольно грязную историю вы не можете?

— Сейчас, в данный момент, — ни в каком случае.

— Вы свободны? Время есть?..

— Относительно.

— В таком случае давайте спустимся вниз. Там, в читальной назначил мне рандевушку помощник редактора. Кстати, я вас познакомлю. Это никогда не лишнее… Мало ли что…

— С удовольствием, ничего не имею против.

— Отлично… Вот как вы живете! Номерок чисто, уютно. Свой телефон, гравюры. Сколько? Шесть рублей. По здешним местам — недорого…

Спустившись, подсели к столику и через несколько минут вошёл Мирэ в небрежно измятой панаме и с тростью. Кегич познакомил его с Криволуцким. Борис Сергеевич обволакивал Вовку близоруким, благожелательным взглядом.

— Мне ваше лицо и ваша фигура давно знакомы. Еще бы, на весь город вы один с такой внешностью. Сколько экзотики! Внешность — невыгодная для преступника. Нельзя скрыться.

— Благодарю вас, — иронически поклонился Вовка.

— Нет, в самом деле… Послушайте Дмитрий Петрович… Я только что из посольства. От вас, мосье Криволуцкий, я не буду скрывать, ведь вы свой, — что хотел сказать помощник редактора этим «свой», он так и не пояснил. — Граф Сапари принял меня в своём кабинете весьма любезно, однако сквозь эту любезность проглядывало какое-то беспокойство. Вообще во всём посольстве настроение какое-то нервное, повышенное. Словно они все ждут чего-то. Ну, я развёл турусы на колёсах. Притворился, что меня до смерти интересует Албания и роль австрийского протектората над нею. А он, в свою очередь, притворился, что политические круги Австрии нисколько не интересуются албанским вопросом. В это время входит к нему старший секретарь, князь Шварценштейн. Такая подгнившая спаржа. Обменялись несколькими фразами, из чего видно было, что завтра этот самый Шварценштейн выезжает курьером в Вену. Тут меня осенила мысль. Молнией обожгло! Значит, везет с собою, каналья, документы сербского майора. По логике вещей это несомненно так. Почтою послать такой рискованный материал эти господа ни за что не решились бы. Следовательно, вместе с курьером. И вот в моей голове зародился безумно дерзкий план… — Мирэ понизил голос. — План, повторяю, прямо чудовищный! Но — чем чёрт не шутит — Осуществимый. Вас, Дмитрий Петрович, я командирую за редакционный счет с этим же самым поездом. Вы отправитесь грансеньёром в спальном международном вагоне. Первый класс. Все честь честью. И — в этом я всецело полагаюсь на вашу изобретательность — вы должны отнять у Шварценштейна интересующие нас документы. Хотя бы пришлось для этого обокрасть его, избить до потери сознания, или я уже не знаю, там что. Дело ваше — и полная свобода действий. А я, в свою очередь, воспользовавшись редакционными связями, постараюсь, чтоб вы получили негласное и неофициальное покровительство кой-каких, в данном случае весьма полезных, властей предержащих. Жаль, что я не знаком лично с Леонидом Евгеньевичем Арканцевым. Вот человек!.

— Я его знаю, — перебил Вовка. — Леонид Евгеньевич, товарищ мой по училищу.

— Да? Отец родной, благодетель! Помогите!..

— Охотно посодействую…

— Вот видите! Все от случая!.. Познакомились с вами, и вот через самого Арканцева… Но я-то хорош. Продаю шкуру еще не убитого медведя. Я не заручился даже ответом Дмитрия Петровича, согласен он или нет совершить всю эту опасную авантюру?.. Хотя отказаться было бы величайшей нелепостью. Человек смел, силён, дерзок. Ничего не боится!

— Послушайте, Борис Сергеевич. Что же вы меня убеждаете, как мёртвого. Я еще пока живой человек. Согласен! Стократ согласен, чёрт побери! Но такая гастрольная поездка сопряжена с изрядным кровопусканием, которое я намерен учинить конторе нашей газеты. Все расходы плюс двести монет, независимо от результата. В случае же успеха — еще триста. Угодно?

— Какие же могут быть разговоры!

И плавным широким жестом, по крайней мере Натана Ротшильда, Борис Сергеевич показал глубочайшее презрение свое к мизерным условиям Кегича.

— Вы понимаете? В случае успеха это будет такой бум, такой ударный треск! Ведь как мы подадим всю эту историю! Это будет совсем по-американски. Тираж газеты увеличится вдвое.

3. Необходимо решительно действовать!