В когтях неведомого века

— Еще осина способствует… — блеснул познаниями в прикладной вампирологии Гайк, в свою очередь изучавший свое оружие, полегче на вид и больше напоминавшее шпагу, хотя и с широким обоюдоострым клинком. — Если пырнуть его осиновым колом, который вырубили с молитвой в полночь возле мусульманского кладбища, на перекрестке двух немощеных дорог…

— Ну где же нам взять кладбище в чистом поле, да еще мусульманское? — всплеснул руками богатырь, забыв, что в руке у него длиннющая, остро отточенная железяка, и едва не зарубив при этом своего спутника вместе с лошадью. — Да и до полуночи еще далеко…

— А иудейское не подойдет? — поинтересовался сзади, из сбившегося в кучку от страха перед нечистой силой отряда, никогда не пасовавшего перед врагом из плоти и крови, пусть даже в несколько раз превосходящего численностью, чей-то молодой голос. — Я тут видел неподалеку, когда мимо проезжали…

— Вот ты и поскачешь за колом, Ганс! — обрадованно заключил командир, на деле подтвердив тезис о наказуемости любой инициативы снизу, в особенности — на воинской службе. — Только не забудь молитву прочесть, когда рубить будешь!.. Стой! А молитва-то какая нужна, а, Гайк?

— Не знаю… — неуверенно протянул второй командир, опасливо отодвигаясь от приятеля, обожающего дирижировать полутораметровым, острым как бритва клинком. — «Отче наш», наверное… Или — «Богородица, дева, радуйся»…

— Какого ж вы… — огорченно взмахнул рукой рыжебородый Фридрих, походя смахнув, словно бритвой, пару молоденьких придорожных березок… пардон, кажется, все-таки тех самых «грабов». — Не могли, что ли, запомнить поточнее? Впрочем… Читай обе, Ганс, да еще, в придачу, «Во растворение призраков ночных». Вряд ли помешает… Да смотри, без халтуры! Узнаю, что хоть одно слово пропустил, — шкуру спущу!..

— Постойте, — наконец подал дрожащий голос «ночной призрак», обретя помаленьку дар речи. — Не надо никаких кольев… Я человек, а вовсе не вампир…

— Я же говорил, — тут же заявил, обращаясь к Гайку, Фридрих, хотя, конечно же, ничего подобного не говорил, — что это никакой не вампир! Зарубить его на фиг, и дело с концом! Всего-то делов!..

— Погодите, — попятился встречный пешеход, загораживаясь обеими руками от грозно зависшего над ним лезвия. — Меня ограбили и раздели до нитки разбойники…

— Кого это волнует в наше суровое время…

Сверкающей в свете восходящей луны полосой меч вознесся над головой несчастного…

— Пощадите!..

Тут короткой, но полной передряг одиссее нашего героя и пришел бы конец, если бы более рассудительный Гайк не ухватил своего друга за рукав с риском попасть под карающую сталь.

— Подождите, Фридрих! Пусть сперва назовется, чтобы было за кого поставить свечку при случае.

— Точно. Убивать вот так, не спросив имени, грех. Мне это священник говорил на исповеди…

— На исповеди? — изумился Гайк. — Вы посещаете священника? И часто?

— Ну… Не часто. Если быть точным… — задумался Фридрих, запуская пятерню в буйные кудри под роскошным беретом. — Со своего пятнадцатилетия я ни разу так и не удосужился…

— Я дворянин… — зачастил получивший отсрочку Георгий, стараясь быть как можно более убедительным, чтобы не познакомиться со страшным клинком ближе. — Шевалье д'Арталетт, к вашим услугам…

— Так я еду или не еду? — нетерпеливо напомнил о себе Ганс, пытающийся воскресить в памяти хотя бы строчку из упомянутых выше молитв, но все время сбивающийся то на песенку «А у моей голубки Лиззи…», то на твердо зазубренный «Устав внутренней службы ландскнехта[20]», то вообще на что-то непотребное.

— Молчи, смерд! — прорычал Фридрих, слегка опуская меч. — Дай поговорить с человеком!

Туго ворочающиеся извилины профессионального головореза, уже в трехлетнем возрасте открывшего «послужной список», отрубив ухо своей няньке батюшкиным кинжалом, а первого полноценного «жмурика» уконтропупившего в девять с половиной, со скрипом перемалывали информацию. Одно дело походя зарубить безродного бродягу: добрый меч без лучшей в мире смазки — человеческой крови, — как известно всем на свете, скучает, но совсем другое — дворянина, да еще не на честной дуэли, а посреди дороги, безоружного. Тут Бастилией вряд ли отделаешься, Гревская площадь светит…

— А ну, перекрестись!

Георгий дрожащей рукой, не задумываясь, махнул православное крестное знамение, и, лишь завершив его траекторию, с замиранием сердца вспомнил, что католики вроде бы крестятся иначе. Болото, с таким трудом покинутое недавно и только что проклинаемое всей душой, показалось ему в этот миг теплой ванной, благоухающей неземными ароматами.

— Да он наш, православный! — с восторгом воскликнул Гайк. — По-нашему крестится!

— Дьявол тоже, говорят, так крестится, когда норовит объегорить честных христиан, — пробурчал Фридрих, все еще держа меч над головой несчастного, судьба которого пока висела на волоске.

— Прошу прощения, сударь… — обратился к находящемуся на грани обморока прохожему Гайк. — Но если бы вы назвали имя хотя бы одного известного человека, могущего удостоверить вашу личность…