– Нет, что делается-то, алконавтов пригласили! Кому такая мысль в голову пришла?
Я молча слушала гневную речь. Мне не хотелось рассказывать сердитой тетушке про хитрость Марины Ивановны, решившей посредством телеканала «Болтун-ТВ» продемонстрировать массу родителей, которые рвутся зачислить своих детей в Дом здоровья.
– Ленка, Ленка, – раздалось со двора, – че расскажу! Дождались-таки Петька Спиридонов счастья, а Нинка денег – Ксения померла! Эй, слышь?
В домик вошла полная женщина в синем платье, поверх которого был завязан белый фартук. Она увидела меня и замолчала.
– Вы говорили про Ксению Васильевну, больную женщину в инвалидной коляске? – уточнила я.
– Вы ее знаете? – удивилась горничная.
– Сегодня впервые увидела, – пояснила я. – Бедная Нина, похоже, она мать очень любила. И Петр прекрасно относился к теще.
Прислуга скорчила гримасу.
– Это точно! Ладно, Лен, потом к тебе забегу.
– Слышь, Маша, а чего с Вороной случилось? – спросила Елена.
– Инсульт ее насмерть разбил, – пояснила Мария. – Сейчас Нинка из больницы Зойке звонила, просила денег в долг – похоронному агенту заплатить.
– Во дела! – изумилась Елена. – Вчера только я Ворону видела, в саду она сидела, чай с кексом пила. Подумала тогда: аппетит у старухи замечательный, не дождаться Спиридоновым миллионов, бабка их всех переживет. И еще подумала: не психическая она совсем, прикидывается. У моего мужа брат был, у того жену в дурку забрали – она кирпичи из стены выковыривала и есть их пыталась. А Ксения Васильевна кексик хрумкала. Нет, не может быть, чтобы она умерла. Небось очередную проверку родным устроила.
У Марии в кармане запел мобильный, горничная глянула на экран, буркнула: «На секунду отойти нельзя…» – и убежала.
– Почему вы Ксению Васильевну назвали Вороной? – спросила я. – Мне она показалась на мышку похожей.
– Тогда уж скорее на крысу, – поморщилась Елена. – Вороной ее все именовали за карканье. Идешь по улице мимо дворца Спиридоновых, а Ксения у ворот дежурит. Увидит тебя – репейником прицепится, заведет: «Что за юбку ты натянула? Колени все наружу!» Ладно бы она к молодежи цеплялась, это хоть как-то объяснить можно: пожилая женщина решила несмышленышей уму-разуму поучить. Хотя тоже странно – у них родители есть, без нравоучений чужой бабки ребята обойдутся. Так нет же! Ксения даже мне, шестидесятилетней, замечания делала. Она всех поучала. Один раз Миру Абрамовну отматерила за то, что та без нательного креста ходит. Ей наш батюшка внушение сделал: «Мира Абрамовна иудейка, а евреи распятие на груди не носят». Старуха не смутилась: «Пусть покрестится!» Отец Александр снова вразумить ее попытался: «Мира Абрамовна не собирается веру менять». Так бабка на батюшку «телегу» его начальству накатала, мол, настоятель православие не проповедует.
– Решительная женщина, – усмехнулась я.
– Вам весело, потому что рядом с ней не жили, – надулась Елена, – остальные от бабки тоже стонали. Больше всех доставалось, конечно, Петру, Нине и их детям. Старуха очень богатая была – при советской власти работала директором ювелирного магазина, но ума хватало жить скромно, не высовываться. А после перестройки Ворона развернулась – купила землю и рынок организовала, ларьки поставила, потом торговый центр возвела.
– Молодец, – удивилась я. – Думала, она просто пенсионерка, причем не совсем полноценная умственно.
Елена рассмеялась.
– Придуривалась небось. Лет пять назад она дочерям сказала…
– Дочерям? – переспросила я. – Вы все время упоминали только Нину.
Служащая легла грудью на прилавок.