В командировке

— Что случилось?

— Видите ли, я внес предложение, значит, чтобы вроде механизации…

— Вы из какого цеха?

— Из малярного.

— И что же вам сказали?

— Мастер говорит, что такое предложение было, а этого не может быть!

— Почему не может?

— Да потому, что тогда бы не мазали вручную. Я вам расскажу, вы сами увидите…

Секретарь парткома остановил его:

— Тут надо разобраться не спеша. Сейчас я не могу: через полчаса заседание, а мне надо еще поговорить с товарищем из газеты. Завтра у нас что? Воскресенье?

— Воскресенье, — повторил Женька.

— Ну, так в понедельник… Постойте! В понедельник, боюсь, не выйдет: целый день, вероятно, пробуду в горкоме. Давайте лучше во вторник, в обеденный перерыв. Хорошо?

— Хорошо! — ответил Женька.

Секретарь запер за ним дверь и повернулся ко мне.

— Ну, теперь давай разговаривать о нашей электросварке. Ты спрашиваешь, что нам мешает? Сейчас скажу.

Я стал записывать.

4

Ночью я долго писал, сидя за новеньким столиком, от которого еще пахло лаком; листки бумаги прилипали к его блестящей поверхности. После работы не сразу удалось заснуть: даже лежа в темноте на диване, я продолжал мысленно писать свою корреспонденцию, меняя, вычеркивая, добавляя и все больше волнуясь. Наконец заснул, измученный.

Утром странная тишина стояла в доме. Я долго прислушивался, пока различил осторожные шаги и негромкий разговор. Захватив полотенце, я поспешил в сени. В открытых дверях стояла Мария Петровна, седые волосы ее светились на солнце. Она негромко говорила:

— Пора бы, голубчик, уже и отвыкать. Это разве жизнь, если все время назад смотреть! — Тут она глубоко вздохнула. — Так, братец, и соесем одичать недолго.

Ей ответило повизгивание Барса.

— Что случилось, Мария Петровна? — спросил я с тревогой.

— С добрым утром! — весело ответила она. — Чему случиться-то?! Что вы!

— А отчего так тихо в доме?

Она рассмеялась.

— А я видела, что вы работали заполночь, вот и наблюдаю тишину. А молодежь свою прогнала из дому. Чего, право! Как отца не стало, так и некому погулять с Колюшкой, один гоняет по улице.

Она вошла в сени.

— Мойтесь, а я сейчас согрею чай.

В дверях, ведущих на кухню, Мария Петровна остановилась.

— Женя просил сказать, чтоб вы не пугались его рукомойника, — он там поправил чего-то.

После чаю я пошел на почту, чтобы отправить корреспонденцию. Как часто бывает, оживление покинуло меня, едва мне вручили квитанцию. Я чувствовал, что не выспался, что до понедельника нечего делать, а день только еще начался. Я обрадовался, увидев вывеску библиотеки-читальни имени Чернышевского.

В этот ранний час читальня была почти пуста. Библиотекарша читала толстую потрепанную книгу. Она увлеклась и не сразу увидела меня. Покраснев, она выдала последние номера газет.

Я сажусь у окна. В окно виден ветвистый тополь. Старый чистильщик дремлет в кресле, и у его ног лежат на ящике щетки. Девушка медленно идет по улице; она читает, а книга машет страницами, вырываясь.

Мое полусонное раздумье прерывается тихим разговором:

— Ты видал рыбацкого кота? Нет?

— Угу!

— Он не то чтобы рыбацкий, он ничей кот. А когда рыбаки возвращаются с моря, он приходит встречать!

— Да ну?!

— Ага! Они бросают рыбу, которая негодная, ну, там морских собак, коньков, всяких недоростков, а он жрет. Ходит от ялика до ялика и жрет.

— Да?

— Так нажрется, что весь раздуется. Честное слово!

— Ого!

— Не веришь? После лежит на песке и спит аж до вечера.

— Вот это да!

— А когда возвращается в город, идет прямо поперек улицы. Такой важный! И не оглянется.

— Да ну?!

— Честное слово! Ну и здоровый! Как все равно собака. Его даже мальчишки боятся… Да ты не слушаешь, Женька?

— Да, да…

— Ну и здоровый кот! Кто не видел, так даже пугаются. Честное слово!

— Угу!

— Такой здоровый кот! Как все равно… коза!

— Да вот он, твой кот, Коля! — говорю я, обернувшись.

Огромный серый кот с темными полосками, как на арбузе, спит, развалившись на стуле. Живот и воротничок у него белые, и на животе белая шерсть тяжело поднимается при дыхании. Хвост свесился и завернулся под стул. Уши чуть-чуть прижаты, рот стиснут, и кажется, что rот улыбается во сне. Передние лапы в белых носочках; он скрестил их, а задние вытянул на весь стул.

Колька смотрит на кота с презрением.

— Ну, уж кот! — говорит он. — Самый что ни есть обыкновенный! Рыбацкий кот — тот в три… в пять раз больше. Сравнили!

Женька поднимает голову от книги и улыбается.

— Отдохнули? — спрашивает он.

Вскоре Колька начинает скучать.

— Ну да, — негромко ноет он, — как воскресенье, так ты сейчас в читалку. Радость какая! Хоть бы читал про что интересное, а то всякие столярные-малярные…

Вздохнув, Женька закрывает книгу.

— Ладно! — говорит он. — Пошли к морю!

— Мне можно с вами? — спрашиваю я.

— А пожалуйста! — улыбается Женька. — Втроем еще веселее.

Мы идем, и Колька продолжает рассказывать про кота:

— Ну, здоровый! Вы такого, дядя, и не видали. Как все равно… коза.

Колька смотрит, удивился ли я. Я смеюсь.

— Да таких же котов не бывает!