Читаем В конце они оба умрут полностью

— Что бы вы сделали иначе? — спрашивает Делайла.

— Скорее всего, не снялся бы в том дерьмовом фильме, рассчитанном на студенток колледжа. — Хоуи улыбается, удивленный собственным чувством юмора в свой последний день на земле. — Я бы делал только то, что для меня много значит. Как фильмы про Скорпиуса. Экранизация была совершенно уникальная. Но мне следовало использовать гонорары для общения с людьми, которые мне дороги. С семьей и друзьями. Я зациклился на переосмыслении собственной карьеры, рассчитывая получить нестандартные роли и вырваться из образа злого мальчика-волшебника. Твою мать, да я в город приехал только для того, чтобы встретиться с издателем еще одной книги, которую даже не писал.

Делайла смотрит на неподписанный экземпляр книги Хоуи, лежащий между ней и ее боссом.

Или бывшим боссом. Непонятно.

— Что сделало бы вас счастливым? — спрашивает Делайла.

Первым делом на ум приходит слово «любовь», и оно поражает Хоуи, как молния, блеснувшая в небе в день безоблачных прогнозов. Хоуи никогда не чувствовал себя одиноким, потому что в любой момент мог выйти в интернет, где его всегда ждали потоки сообщений от поклонниц. Но ведь любовь миллионов и близость с одним, совершенно особенным человеком — вещи абсолютно разные.

— Моя жизнь — это обоюдоострый меч, — говорит Хоуи, и в его словах не слышится, что жизнь его уже окончена, как это обычно бывает у павших духом Обреченных. — Я оказался там, где оказался, потому что моя жизнь летела на огромной скорости. Если бы я не получил ту работу, может быть, я влюбился бы в кого-то, и это было бы взаимно. Может быть, я был бы настоящим сыном, а не человеком, который думает, что вполне достаточно быть просто пухлым кошельком. Я бы нашел время и выучил испанский, чтобы общаться с бабушкой без маминого перевода.

— А если бы вы не добились успеха, но при этом сделали бы всё перечисленное, вам было бы этого достаточно? — спрашивает Делайла. Она сидит на краю сиденья. Сэнди тоже вся внимание.

— Думаю, да…

Хоуи замолкает, когда Делайла и Сэнди округляют глаза.

Машина резко дергается, и Хоуи опускает веки; в груди у него все обрывается, как это бывало каждый раз, когда он катался на американских горках, поднимаясь все выше и выше, пересекая точку невозврата и падая вниз на невообразимой скорости. С той лишь разницей, что сейчас Хоуи знает, что ему грозит настоящая опасность.

БЕЗЫМЯННАЯ БАНДА


17:36


Парням из этой банды сегодня не звонили из Отдела Смерти, и они ведут себя так, будто, раз они выживут, им вообще ничего не угрожает. Они бегут по улицам, не обращая внимания на транспорт, словно чувствуют себя неуязвимыми перед несущимися машинами и абсолютно неприкасаемыми по закону. Двое парней смеются, когда один автомобиль сталкивается с другим, водитель теряет контроль, машину разворачивает и разбивает о стену. Третий слишком сосредоточен на достижении цели. Он вынимает из рюкзака пистолет.

ДЕЛАЙЛА ГРЕЙ


17:37


Делайла все еще жива. Ей не обязательно щупать пульс Хоуи, чтобы понять, что он уже мертв. Она видела, как его голова ударилась о бронированное стекло, слышала тошнотворный треск, который останется в ее памяти навсегда…

Ее сердце отчаянно грохочет. За один день, причем тот самый день, когда Делайла получила звонок и предупреждение о неминуемой смерти, она пережила не только взрыв у книжного магазина, но и автомобильную аварию, которая произошла по вине трех парней, перебегавших улицу в неположенном месте.

Если Смерть охотится за ней, сегодня она промахнулась дважды. Делайла и Смерть сегодня точно не встретятся.

РУФУС


17:39


Я хочу и дальше держать Матео за руку, но нужно пойти обняться с моими корешами. Я пробираюсь сквозь толпу, отодвигая в сторону Обреченных и всех прочих посетителей клуба, чтобы скорее добраться до плутонцев. Мы все будто нажали на паузу, а потом в одну и ту же секунду включились, как четыре автомобиля, рвущиеся вперед, едва загорается зеленый свет. Мы обнимаемся все вместе нашим фирменным плутонским объятием, о котором я мечтал больше пятнадцати часов, с тех самых пор, как сбежал с собственных чертовых похорон.

— Я люблю вас, парни, — говорю я. Никто не отпускает гейских шуток. Эту стадию мы уже прошли. Не стоило им сюда приезжать, но рисковать — это сегодня самое естественное, так что я уже не сопротивляюсь. — От тебя не пахнет тюрягой, Тэго.

— Жаль, ты не увидишь, какую татуху я набью, — говорит Тэго. — Такого дерьма мы повидали…

— Ну, вот именно дерьма мы как раз не видели, — замечает Малкольм.

— Ну и дерьмовые же из вас преступники, — смеюсь я.

— И ведь даже на домашний арест не посадили, — добавляет Эйми. — Стыдобища.

Мы разжимаем объятье, но стоим очень близко, как будто толпа вынуждает нас прижиматься друг к другу. Все трое друзей смотрят на меня, не отрывая глаз: Тэго так, будто хочет погладить меня по голове, Малкольм — как будто увидел привидение, Эйми — будто хочет обнять меня еще раз. Я не позволяю Тэго относиться ко мне как к щенку и не кричу «Бу!» в лицо Малкольму, но делаю шаг вперед и крепко обнимаю Эйми.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза