Читаем В конце они оба умрут полностью

Второй кореш Пека пытается поднять пистолет, но получает от меня по физиономии, и Тэго обрушивается на него сверху. Я хватаю пистолет первым. Можно прикончить Пека прямо сейчас, чтобы он больше и близко не подходил к Эйми. Когда Малкольм отходит на безопасное расстояние, я направляю на Пека пистолет. Матео смотрит на меня точно так же, как смотрел, когда пытался от меня убежать, а я его догнал. Как будто я опасен.

Я отстреливаю сразу весь барабан.

Пули оказываются в стене клуба.

Я хватаю Матео за руку, и мы убегаем, потому что Пек с товарищами пришли сюда меня убить, а мы как раз те самые ребята, которые сегодня скорее всего обнаружат нож у себя в шее или пулю в голове.

Сегодня мне дико не везет с прощаниями.

ДАЛМА ЯНГ


18:20


Далме Янг не позвонили из Отдела Смерти, потому что сегодня она не умрет, но если бы позвонили, то она провела бы день со своей сводной сестрой, а может быть, даже с Последним другом. В конце концов, это ведь она создала приложение.

— Слушай, ты не хочешь на меня работать, честное слово, — говорит Далма, переходя улицу под руку со сводной сестрой. — Я сама не хочу на себя работать. На этой работе теперь приходится столько работать…

— Но стажировка — это как-то тупо, — говорит Далия. — Если и впахивать в айти, то лучше уж получать в три раза больше, чем я получаю сейчас. — Далия — самая нетерпеливая девушка двадцати одного года от роду во всем Нью-Йорке. Она против любых промедлений и всегда готова перейти от одной фазы жизни к другой. Едва начав встречаться со своей прежней девушкой, она в течение недели подняла вопрос об узаконивании отношений. А теперь хочет поменять стажировку в айти-компании на полноценную работу в «Последнем друге». — Ладно, пофиг. Как прошли твои встречи? Познакомилась с Марком Цукербергом?

— Встречи прошли очень неплохо, — говорит Далма. — Твиттер пустит рекламу уже в следующем месяце. А фейсбуку понадобится чуть больше времени.

Далма сегодня встречалась с разработчиками из твиттера и фейсбука. Утром она запустила новую функцию приложения под названием «Последнее послание», которое позволяет пользователям подготовить свой последний твит или статус, чтобы оставленные ими в сети следы были более осмысленными, чем, скажем, размышления о популярном фильме или какое-нибудь вирусное видео про чужую собаку.

— Как думаешь, каким будет твое Последнее послание? — спрашивает Далия. — Я, скорее всего, воспользуюсь цитатой из фильма «Мулен Руж» о том, что самое главное в жизни — это быть любимым и любить самому и бла-бла-бла чего-то там.

— Да, ты прямо без ума от этой цитаты, сестренка, — говорит Далма.

Конечно, Далма уже обдумывала этот вопрос. За последние годы приложение «Последний друг» превратилось в невероятно мощный ресурс, начиная с самой первой его версии, однако Далия не может без ужаса вспоминать тот случай прошлым летом, когда одиннадцать пользователей приложения погибли от рук серийного убийцы. Велик был соблазн продать приложение и отмыться от всей этой крови. Но в мире произошло гораздо больше случаев, когда ее детище принесло людям добро. Например, не далее как сегодня днем в вагоне метро Далия подслушала разговор двух улыбающихся молодых девушек, одна из которых сказала другой, что ужасно благодарна ей за сообщение в «Последнем друге». А потом выяснилось, что вторая девушка так любит саму идею этого приложения, что расписывает город граффити с его названием и таким образом делает ему рекламу.

Рекламу ее приложению.

Прежде чем Далма успевает ответить, мимо нее пробегают два подростка. Один с ежиком на голове, смуглый, чуть светлее, чем она сама, второй — в очках, с густыми темными волосами и еще более светлой кожей, примерно как у Далии. Первый спотыкается, второй помогает ему подняться — и они куда-то бегут дальше. Интересно, думает Далма, они тоже сводные братья, и у них тоже, как у нее с Далией, общая только мама? А может быть, это друзья детства, которые вечно что-то замышляют и помогают друг другу?

А может, они только что познакомились.

Далма смотрит вслед убегающим подросткам.

— Моим Последним посланием будет: «Ищите своих людей. И относитесь к каждому дню как к целой жизни».

МАТЕО


18:24


Понимая, что нам уже ничего не грозит, мы прислоняемся к стене и сползаем по ней вниз, как утром, когда я не справился с нервами после бегства от Лидии. Я хочу укрыться в каком-нибудь безопасном месте, например в запертой комнате, а не оставаться на улице, где кто-то может охотиться за Руфусом. Руфус держит меня за руку и обнимает за плечи, не отпуская далеко от себя.

— Респект за то, что вломил Пеку, — говорит Руфус.

— Я впервые кого-то ударил, — говорю я. Я все еще шокирован всем тем, что сделал сегодня в первый раз: спел на публике, поцеловал Руфуса, потанцевал, ударил человека, услышал, как свистят пули, пролетая мимо меня.

— Хотя на самом деле не надо драться с тем, у кого пушка в руках, — говорит Руфус. — Тебя могли убить.

Я смотрю на улицу за углом, пытаясь восстановить дыхание.

— Ты критикуешь то, как я спас тебе жизнь?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза