В конце сезона туманов

В другом конце поселка кто-то прогрохотал палкой по изгороди из гофрированного железа.

На задворках лачуг Рассыльный возился впотьмах с велосипедом, проверяя, не спустили ли шины за ночь. Он обжег пальцы догоревшей спичкой и смачно выругался сквозь зубы.

Из домов доносились звуки неохотно пробуждавшейся жизни, обитатели готовились к новому трудовому дню.

Юноши в лохмотьях и разнообразных шляпах, кепках и заношенных шлемах «балаклава» ходили по улицам от дома к дому, передавая слово.

Уголовник выглянул из-за угла покосившейся хибары, потом стремглав пересек темную мостовую. Мало радости столкнуться с мужем, возвращающимся с ночной смены. Бери, что плохо лежит, но не ищи на свою голову неприятностей. Он юркнул в сумрачные объятия проулка. Долгая преступная жизнь закалила его цинизм. Он думал теперь о завтраке и пиве, а о женщине уже позабыл. Тихо, как кот по песку, он скользнул мимо развалюхи, где спала Девочка.

Девочка заворочалась во сне. Ей приснилось, что сегодня можно не ходить в крошечную, в одну комнату, школу, где весь день ученики сидят на полу. Она видела себя на красавце пароходе, из трубы валит дым, они плывут к сливочному горизонту — все как на картинке в книге. Ее родители, спавшие на единственной в доме кровати. стягивали с себя тряпье, заменявшее одеяла, ворчливо сетуя, что приходится вставать в такую рань.

Поселок огибала немощеная дорога, ведущая к приподнятому, как дамба, шоссе. Его черная широкая лента раскручивалась в направлении труб Стального города. За немощеной дорогой лежало голое, вытоптанное поле, а на краю его стоял полицейский участок.

В участке всю ночь горели огни. Сержант заступил на дежурство в четыре утра и теперь, сидя за столом, потягивал кофе из фляги. Его дряблое, морщинистое лицо походило на эластичную маску, небрежно натянутую на шляпную болванку. У него были глаза неопределенного серого цвета, будто капли мутной воды, и большие розовые руки. В нем чувствовалась военная выправка: опрятен, подтянут. Он скорее походил на генерала, нежели на сержанта. Он сам знал это. Таким он и видел себя в мечтах.

Судя по записям в журнале, ночь прошла без особых происшествий. Можно рассчитывать, что и днем все будет хорошо. И все же сержанта одолевало смутное беспокойство, вызванное настойчивыми слухами, ползущими из поселка. Кто-то подбивал черное население страны бойкотировать законы; проклятые кафры собираются сжечь свои пропуска. Правительство готовило в этой связи специальное заявление; черные якобы замышляют налет на белые кварталы и поголовную резню. Этого нужно ждать со дня на день: сегодня, завтра на следующей неделе, через месяц — никто не знает наверняка. Слухи, слухи, один невероятнее другого.

Около семи в участок вернулись первые ночные патрули. Черные полицейские расписались в журнале и пошли к своим шкафчикам, расстегивая на ходу шинели. Сержант полистал их записные книжки, покрытые ужасными каракулями.

— Что тут у тебя про стены? — раздраженно спросил он на африкаанс — белые полицейские не признают другого языка.

— Снова лозунги на стенах, начальник, — ответил полисмен.

— Опять? Проклятые ублюдки, агитаторы!

— Говорят, что сегодня они побросают пропуска, — добавил сиплым голосом второй полисмен.

— Сегодня?! Кто это «они»?

— Народ!

— Мало того, начальник, — сказал первый полисмен, — они не только побросают пропуска, но и не выйдут на работу.

Сержант озабоченно нахмурился. На секунду ему пришло в голову, что такие дела находятся вне компетенции полиции и он не должен ввязываться. Но он тут же расстался с этой мыслишкой ради другой: «Ты — генерал, командующий, тебе предстоит сражение». И сразу отлегло от сердца. Возвращались бы скорее белые патрульные. На их сообщения можно положиться.

Зазвонил телефон, сержант вздрогнул и судорожно вцепился в трубку. Потом, кое-как совладав с волнением, поднес ее к русым усам. Звонили из центрального полицейского участка. В город не прибыли рабочие из поселка. Ходят слухи, будто стачка начнется сегодня. Так это или не так? Другим участкам тоже поручено докопаться до истины.

— Одну минуту, — сказал сержант в трубку и повернулся к констеблям, болтавшим в уголке.

— Эй вы, тупицы, звонят из города — черные не вышли на работу.

— Как же, сержант, — ответил полисмен с низким голосом, — мы сами видели…

— Звонит босс из города — на фабриках ни души.

— Некоторые все же поехали, начальник.

— Некоторые? — свирепо переспросил сержант. — А что же остальные, дома сидят?

— Трудно сказать, — промямлил другой полисмен, — одни едут, другие не едут.

Сержант чертыхнулся, повертел телефонную трубку, потом буркнул в нее:

— Я наведу справки и позвоню вам.

Резко бросив трубку на рычажки, он накинулся на черных полисменов:

— Отравляйтесь на автобусную остановку!

Один из констеблей, нахмурясь, побрел мимо стола дежурного к выходу.

«Теперь не до шуток, — думал сержант, — пора всерьез приниматься за дело».