В котле сатаны

Алексей поднял руку с браслетом трофейных часов к глазам. Сейчас шесть вечера, у них двенадцать часов, чтобы найти и вернуть парней. Он перевел взгляд на озадаченных мужчин:

– Василий Иванович, Семен Михайлович, не знаю, что случилось, у нас до утра есть время выяснить.

– За машиной второй пускай экипаж присмотрит, там после удара двигатель троит, – предложил мехвод.

Алексей кивнул на его предложение.

– Ну тогда что стоим, заводи, Семен, – внутреннее раздражение Логунова прорвалось в голосе.

Сейчас никто не обиделся на резкий тон, понимая, как обеспокоен старшина судьбой исчезнувшего пасынка и его друга. Да и времени не было на ссоры, они уже со всех ног спешили к танку с номером 037. Рядом потягивался сонный мехвод Бубка, который успел сладко подремать в машине в ожидании нового приказа:

– Товарищ командир, что за спешка, срочно нас куда-то отправляют?

– Нет, вы до утра остаетесь с Хваловым на охране танка номер двенадцать, – Соколов стремительно взбирался по броне. – Утром по связи сообщу, куда направляться.

Ошарашенный неожиданным поворотом событий танкист так и застыл с открытым ртом, пока бронированная тридцатьчетверка, набирая обороты, исчезала на дороге в вечерних сумерках.

В машине Василий Иванович принялся рассуждать вслух:

– В госпитале надо спросить, может, Николай там остался. Руслану-то зачем линию фронта переходить? Может, просто заплутал в темноте, не в ту сторону танк повел, он ведь за рычагами не мастак. Темно, немудрено заблудиться.

– Пост охраны стоит, его остановить пытались. И два часа назад еще было светло, даже номер смогли рассмотреть на танке, – покачал головой Соколов.

По Уставу он должен был наблюдать за ситуацией на дороге, но от страшной новости голова плавала в тумане, лейтенант чувствовал себя беспомощным и растерянным обычным человеком, а не смелым командиром танкистов.

– Может быть, это не наши, угнал кто-то «семерку», – упрямился Василий Иванович, который тоже никак не мог поверить, что парни ушли к немцам по своей воле.

– Через пять минут уже будем на месте, – как обычно, миролюбивый Семен Михайлович старался поддержать товарищей. – Выясним, что произошло, в госпитале же они были, раненых передавали. Расспросим людей, и станет яснее.

Расспрашивать только оказалось некого, возле госпитальной палатки царила тишина. На их робкую попытку пройти наружу выскочил заспанный парень с перевязанной головой:

– Кто раненый, что случилось?

– Ничего, ничего, – успокоил его лейтенант. – С доктором можно переговорить, который сегодня танкистов осматривал?

– Спит он, на ногах трое суток. Не буду будить человека, – нахмурился дежурный. – Если никто не помирает, то нечего его беспокоить.

– Это очень важно!

– Да какая важность, вы живые, здоровые, а он еле на ногах стоит. По двадцать часов каждый день бойцов латает, дайте отдохнуть человеку! – парень набычился и встал, прикрывая вход в палатку с красным крестом. – Не пущу!

Логунов вынырнул из-за спины командира:

– Мил человек. Мальчишки у нас пропали. Танкисты, твоего возраста. Надо нам узнать, днем приезжали или нет с ранеными, расспросить, что тут произошло, куда они подевались.

От ласкового просительного тона медбрат сразу утихомирился, оглянулся, не разбудили ли врача шумом:

– Доктор вам ничего и не расскажет, он осмотрел да отпустил. Двоих отправили с машиной в ночь до больнички, плохие они после контузии. А еще двое здесь ругались.

– Расскажи, хороший мой, слово в слово, что знаешь, как приехали, что говорили. Вот, угощайся, – Логунов протянул парнишке самокрутку и чиркнул зажигалкой.

Тот с удовольствием затянулся едким табачным дымом и принялся обстоятельно пересказывать подробности приезда «семерки» и ее экипажа к госпиталю. Василий Иванович иногда коротко уточнял:

– Гуля, говоришь, Гуля не вернулась?

– Так вот и чуть не подрались парни?

Тот, соглашаясь, кивал в ответ, отчего Бабенко и Соколов за широкой спиной Логунова обмирали, понимая – добровольно ушла «семерка» в сторону немецких позиций. Никто не угонял танк, никто не сбился с пути. Уехали ребята на верную смерть в надежде спасти невесту Руслана. В тридцатьчетверку возвращались в молчании, каждый переваривал услышанное от санитара. В тусклом свете фонаря Соколов взглянул на стрелки часов – они потеряли уже 60 драгоценных минут.

Вдруг Логунов нарушил молчание:

– Товарищ командир, я вам честно скажу. Я за парнями двину. Вы уж простите, что подвожу вас, но я не смогу ждать, когда они вернутся. Потому что знаю, что нет им дороги назад, если не помочь. Пускай погибну, но попробовать я должен. Без помощи им не то что девушку освободить, им по немецкой территории десяти километров не пройти. Я должен помочь им, иначе с таким грузом вины, что не помог, не жить дальше.

Рядом с ним приподнялся Бабенко:

– Я с Василием, товарищ командир. Простите, в стороне не смогу остаться от такой беды. Мальчишки, они и есть мальчишки, выручать надо. Докладывайте командованию про дезертирство, пускай. Готов понести наказание, штрафная рота или арест, пусть. Я прежде всего человек, а потом уже военный.