В краю родном

Поправка Ивана принесла ей большое облегчение. Кинется воды принести, а вода уж наношена, станет печь топить, а дрова уж в избе. Везде, в каждой мелочи, она стала обнаруживать его руку, его хлопоты, его трудолюбивое движенье. Пустяки, конечно, налить воды курам или починить грабли, но если подумать, то иногда и вся жизнь состоит из таких пустяков, не каждый день совершаются героические поступки или кипят страсти.

Однако Ивану этого было мало, все равно он чувствовал себя без дела, не было настоящей работы, как прежде. И как-то вечером он сказал Дашке:

— Чего-то с работой мне надо придумывать. Сижу тут дома, надоело, правду сказать.

— Ой, не знаю, — вздохнула и покачала головой Дашка. — Не наработать тебе, пожалуй, на тракторе. Да и не дадут.

— Да ведь и без трактора в колхозе работы хватает, — обидчиво пробормотал Иван.

Временами у него наступало головокруженье. Как-то даже упал посреди двора, хотя сознания и не потерял. Но озлобился на себя, выматерил, выругал: «Дурную башку отсечь на колоде, да и все!»

— Ну-у, работ, конечно, хватает, — согласилась Дашка. — Да ведь и не умерли бы с голоду без твоей работы. Отдохнул бы еще.

— Наотдыхался уж, — усмехнулся Иван. — Когда человек при деле, спокойнее на душе.

Все это были пока одни рассужденья, слова, до дела еще не дошло. Правду сказать, Иван был все-таки слаб, и сам это чувствовал не без досады.

Как-то с утра принялся долбить корыто для свиньи, старое раскололось, так понадобилось новое.

День стоял жаркий, погожий. Иван тюкал потихоньку, радуясь, что мягкое дерево легко поддается его усилиям. На душе было беспечально и безоблачно, как на этом небе.

В тени избы лежали овцы и трясли от жары головами. Посмотрел на них, бросил тесло и стал закуривать. Тут к нему и вывалил из-за угла избы старик Геня. «Леший тебя опять несет, — беззлобно подумал Иван. — Не сидится дома».

Старик подошел, весь какой-то важный из себя, белая борода валенком лежала на груди. В руках у старика было что-то завернутое в газету.

— Корыто долбишь, Иван?

— Корыто. Старое-то раскололось у меня.

— Ну дак что, новое сделаешь. Нужда заставит, парень.

— Заставит, — согласился Иван. — А ты чего это принес?

— Да вот мед качал нынче, — как будто пожаловался старик Геня. — Да ничего не накачалось. Мало меду наносили пчелы. Погоды, видишь, не было.

— Не было, — машинально повторил Иван, хотя подумал про себя, что погода всю весну выстояла хорошая, просто старик по привычке прибедняется.

— На-ка вот бери, угощайся, — сказал Геня. Иван принял банку, завернутую в газету, хотя ему было и неловко принимать от старика, которого недолюбливал.

— Сколько денег-то платить? — усмехнулся он.

— За деньги я бы тебе и не продал, — проворчал старик.

Иван отнес банку с медом в избу и вернулся, размышляя о странностях человеческого характера: как это можно в одно время и любить и не любить?

Старик с удрученным видом сидел на бревне. Иван пристально посмотрел на него и спросил:

— Не случилось ли чего, беды какой?

Геня задумчиво погладил бороду:

— Не случилось. Слушай, Иван, не хочешь ли ты порыбачить сегодня вечером? Ты ведь на ногах теперь.

— Можно бы, конечно, порыбачить. Завтра праздник.

— Ну так и собирайся, буди, к вечеру.

Старик Геня не стал больше засиживаться, встал и ушел, сославшись на дела, что мед еще не весь выкачал…

Невод хранили по амбарам, разделенный на пять частей. Это был последний невод в деревне, ездить с неводом стало не модно, обременительно. Теперь каждый старался завести себе легкую капроновую сеть, сложил в мешок да и унес к реке или озеру, вытряхнул из мешка, порыбачил, и домой.

У прижимистого старика было три части невода, у Ивана ни одной, и он был рад в душе, что тот позвал его в долю. Кроме того, Иван давно уже не бывал на озере. Хотелось посмотреть.

Когда спустился к реке, все уже садились в большую лодку. Тут был и сам председатель колхоза Олег Матвеич, да еще вдова Настасья и незнакомый парнишка с усами.

— Здравствуйте, все, — поздоровался Иван.

— Здравствуй, Иван, — ласково отвечал, багровый в лучах заката, Олег Матвеич. — А я уж думал, не увижу тебя больше.

— Я и сам то же думал, — улыбнулся Иван, весь расслабившись и радуясь неизвестно чему, то ли хорошему вечеру, то ли обществу, то ли предстоящей ухе. Олег Матвеич похлопал усатого по плечу и сказал:

— Племянник мой, учится на агронома. Сашкой зовут.

— Ну и ладно тогда, — вздохнул старик Геня, видимо не очень довольный компанией. Да что поделаешь, начальству надо подчиняться.

— Иван, а со мной-то что не поздоровался? — сказала дразнящим голосом вдова Настасья.

— Здравствуй, Настасья Ивановна, — согнул голову Иван. — Только ведь я со всеми поздоровался.

— Вон как, а я и не расслышала, глухая. Как чувствуешь себя, Иван?

— Хорошо, Настасья Ивановна, грех жаловаться.

— Ну вот и слава богу, — вздохнула Настасья. Было в той тоскующей крепкой бабе что-то печальное и влекущее. Однако сквозь печаль ее светились задор и вызов то и судьбе, то ли людям.