В круге первом

– Человек он был самостоятельный, аккуратный. Сапоги на ночь скинет – на полу не оставит, под голову ло́жит.

– В те года на полу не оставляй!

– В Освенциме я был. В Освенциме вот страшно: с вокзала к крематориям ведут – и музыка играет.

– Рыбалка там замечательная – это одно, а другое – охота. Осенью час походишь – фазанами весь изувешан. В камыши зайдёшь – кабаны, в поле – зайцы…

– Все эти шарашки повелись с девятьсот тридцатого года, как стали инженеров косяками гнать. Первая была на Фуркасовском, проект Беломора составляли. Потом – рамзинская. Опыт понравился. На воле невозможно собрать в одной конструкторской группе двух больших инженеров или двух больших учёных: начинают бороться за имя, за славу, за сталинскую премию, обязательно один другого выживет. Поэтому все конструкторские бюро на воле – это бледный кружок вокруг одной яркой головы. А на шарашке? Ни слава, ни деньги никому не грозят. Николаю Николаичу полстакана сметаны и Петру Петровичу полстакана сметаны. Дюжина медведей мирно живёт в одной берлоге, потому что деться некуда. Поиграют в шахматишки, покурят – скучно. Может, изобретём что-нибудь? Давайте! Так создано многое в нашей науке! И в этом – основная идея шарашек.

– …Друзья! Новость!! Бобынина куда-то повезли!

– Валька, не скули, подушкой наверну!

– Куда, Валентуля?

– Как повезли?

– Младшина пришёл, сказал – надеть пальто, шапку.

– И с вещами?

– Без вещей.

– Наверно, к начальству большому.

– К Фоме?

– Фома бы сам приехал, хватай выше!

– Чай остыл, какая пошлость!..

– Валентуля, вот вы ложечкой об стакан всегда стучите после отбоя, как это мне надоело!

– Спокойно, а как же мешать сахар?

– Беззвучно.

– Беззвучно происходят только космические катастрофы, потому что в мировом пространстве звук не распространяется. Если бы за нашими плечами разорвалась Новая Звезда – мы бы даже не услышали. Руська, у тебя одеяло упадёт, что ты свесил? Ты не спишь? Тебе известно, что наше Солнце – Новая Звезда, и Земля обречена на гибель в самое ближайшее время?

– Я не хочу в это верить. Я молодой и хочу жить!

– Ха-ха! Примитивно!.. Какой чай холодный… C'est le mot! Он хочет жить!

– Валька! Куда повезли Бобынина?

– Откуда я знаю? Может – к Сталину.

– А что бы вы сделали, Валентуля, если бы к Сталину позвали вас?

– Меня? Хо-го! Парниша! Я б ему объявил протест по всем пунктам!

– Ну, по каким, например?

– Ну, по всем, по всем, по всем. Par exemple – почему живём без женщин? Это сковывает наши творческие возможности.

– Прянчик! Заткнись! Все спят давно – чего разорался?

– Но если я не хочу спать?

– Друзья, кто курит – прячьте огоньки, идёт младшина.

– Что это он, падло?.. Не споткнитесь, гражданин младший лейтенант, – долго ли нос расшибить?

– Прянчиков!

– А?

– Где вы? Ещё не спите?

– Уже сплю.

– Оденьтесь быстро.

– Куда? Я спать хочу.

– Оденьтесь-оденьтесь, пальто, шапку.

– С вещами?

– Без вещей. Машина ждёт, быстро.

– Это что – я вместе с Бобыниным поеду?

– Уж он уехал, за вами другая.

– А какая машина, младший лейтенант, – воронок?

– Быстрей, быстрей. «Победа».

– Да кто вызывает?

– Ну, Прянчиков, ну что я вам буду всё объяснять? Сам не знаю, быстрей.

– Валька! Сказани там!

– Про свидания скажи! Что, гады, Пятьдесят Восьмой статье свидание раз в год?

– Про прогулки скажи!

– Про письма!..

– Про обмундирование!

– Рот фронт, ребята! Ха-ха! Адьё!

– …Товарищ младший лейтенант! Где, наконец, Прянчиков?

– Даю, даю, товарищ майор! Вот он!

– Про всё, Валька, кроши, не стесняйся!..

– Во псы, разбегались среди ночи!

– Что случилось?

– Никогда такого не было…

– Может, война началась? Расстреливать возят?..

– Тю на тебя, дурак! Кто б это стал нас – по одному возить? Когда война начнётся – нас скопом перебьют или чумой заразят через кашу, как немцы в концлагерях, в сорок пятом…

– Ну ладно, спать, браты! Завтра узнаем.

– Это вот так, бывало, в тридцать девятом – в сороковом Бориса Сергеевича Стечкина с шарашки вызовет Берия, – уж он с пустыми руками не вернётся: или начальника тюрьмы переменят, или прогулки увеличат… Стечкин терпеть не мог этой системы подкупа, этих категорий питания, когда академикам дают сметану и яйца, профессорам – сорок грамм сливочного масла, а простым лошадкам по двадцать… Хорош человек был Борис Сергеевич, царство ему небесное…

– Умер?

– Нет, освободился… Лауреатом стал.

15. Девушку! Девушку!

Потом стих и мерный усталый голос повторника Абрамсона, побывавшего на шарашках ещё во время своего первого срока. В двух сторонах дошёптывали начатые истории. Кто-то громко и противно храпел, минутами будто собираясь взорваться.