В кварталах дальних и печальных

Стучит твое сердце, и это единственный звук,
что с морем поспорит, шумящим покорно и властно.
И жизнь хороша, и, по-моему, смерть не напрасна.
…Здесь, в Греции, все, даже то, что ужасно, мой друг,
пропитано древней любовью, а значит — прекрасно.

1996, май

Орфей

1.

…и сизый голубь в воздух окунулся,
и белый парус в небе растворился…
Ты плакала, и вот, я оглянулся.
В слезах твоих мой мир отобразился
и жемчугом рассыпался, распался.
…и я с тобою навсегда остался,
и с морем черным я навек простился…

2.

…махни крылом, серебряная чайка,
смахни с небес последних звезд осколки…
Прости за всех, кого до боли жалко,
кого любил всем сердцем да и только.
Жестоко то, что в данный миг жестоко.
Ум холоден, для сердца нет урока.
…мы ничего не помнить будем долго…

3.

…я помню эти волосы и плечи…
Я знаю все, отныне все иначе.
Я тенью стал, а сумрачные речи
отныне стихнут, тишина их спрячет.
…я вывел бы тебя на свет из ночи —
был краток путь, но жизнь еще короче
и не ценнее греческого плача…

1996, май

К Овидию

Овидий, я как ты, но чуточку сложней
судьба моя. Твоя и горше и страшней.
Волнения твои мне с детских лет знакомы.
Мой горловой Урал едва ль похож на Томы

[27],но местность такова, что чувства таковы:
я в Риме не бывал и город свой, увы,
не видел. Только смерть покажет мне дорогу.
Я мальчиком больным шептал на ухо Богу:
«Не знаю где, и как, и кем покинут я,
кто плачет обо мне, волнуясь и скорбя…»
А нынче что скажу? И звери привыкают.
Жаль только, ласточки до нас не долетают.

1996, май

Робинзон

Что воля для быка, Юпитеру — тюрьма.
В провинции моей зима, зима, зима.
И хлопья снежные как мотыльки летают,
покуда братья их лежат и умирают —
коль жизни их сложить, получатся века.
Но разве смерть сия достойна мотылька?
В провинции моей они огня искали…
Но тщетно, не нашли. И я найду едва ли
последней степени безумья и тепла,
чтоб черным пеплом стать душа моя могла.

Итак, глядим в окно. Горят огни на зоне.

Я мальчиком читал рассказ о робинзоне:
на острове одном, друзья, он жил один.
Свидетель бурь морских, бежавший их глубин,
он жил, он строил дом, налаживал хозяйство,
тем самым побеждал судьбы своей коварство.
Но все же, думал я, ведь робинзон умрет,
и обветшает дом, и разбредется скот —
как, право, жутко жить без друга и без бога.
И страшно было мне, что мысль моя жестока,
но все-таки, друзья, всем сердцем я желал,
чтоб судно новое у тех погибло скал.

1996, май

Иван о в