В кварталах дальних и печальных

Ну вот, я засыпаю наконец,
уткнувшись в бок отцу, еще отец
читает: «Выхожу… я на дорогу…»
Совсем один? Мне пять неполных лет.
Я просыпаюсь, папы рядом нет,
и тихо так и тлеет понемногу
в окне звезда, деревья за окном,
как стражники, мой охраняют дом.
И некого бояться мне, но все же
совсем один. Как бедный тот поэт.
Как мой отец. Мне пять неполных лет.
И все мы друг на друга так похожи.

1997

«Темнеет в восемь — даже вечер…»

Темнеет в восемь — даже вечер
тут по-немецки педантичен.
И сердца стук бесчеловечен,
предельно тверд, не мелодичен.

В подвальчик проливает месяц

холодный свет, а не прощальный.
И пиво пьет обрюзгший немец,
скорее скучный, чем печальный.

Он, пересчитывая сдачу,

находит лишнюю монету.
Он щеки надувает, пряча
в карман вчерашнюю газету.

В его башке полно событий,

его политика тревожит.
Выходит в улицу, облитый
луной — не хочет жить, но может.

В семнадцать лет страдает Вертер,

а в двадцать два умнеет, что ли.
И только ветер, ветер, ветер
заместо памяти и боли.

1997

Кино

Вдруг вспомнятся восьмидесятые
с толпою у кинотеатра
«Заря», ребята волосатые
и оттепель в начале марта.

В стране чугун изрядно плавится

и проектируются танки.
Житуха-жизнь, плывет и нравится,
приходят девочки на танцы.

Привозят джинсы из Америки

и продают за ползарплаты
определившиеся в скверике
интеллигентные ребята.

А на балконе комсомолочка

стоит немножечко помята,
она летала, как Дюймовочка,
всю ночь в объятьях депутата.

Но все равно, кино кончается,

и все кончается на свете:
толпа уходит, и валяется
Сын Человеческий в буфете.

1997

«Красавица в осьмнадцать лет…»

Красавица в осьмнадцать лет,
смотри, как тихо мы стареем:
всё тише музыка и свет
давно не тот, и мы робеем,

но всё ж идем в кромешный мрак.

Но, слышишь, музыка иная
уже звучит, негромко так,
едва-едва, моя родная.

Когда-нибудь, когда-нибудь,

когда не знаю, но наверно
окажется прекрасным путь,
казавшийся когда-то скверным.

В окно ворвутся облака,

прольётся ливень синеокий.
И музыка издалека
сольётся с музыкой далекой.

В сей музыкальный кавардак

войдут две маленькие тени —
от летней музыки на шаг,
на шаг от музыки осенней.

1997

«…Облака над домами…»

…Облака над домами,
облака, облака.
Припадаю губами
к вашей ручке: пока.

Тихой логике мира

я ответить хочу
всем безумием Лира,
припадая к плечу.

Пять минут до разлуки

навсегда, навсегда.
Я люблю эти руки
плечи, волосы, да.

Но прощайте, прощайте,

сколько можно стоять.
Больше не обещайте
помнить, верить, рыдать.

Всё вы знаете сами

на века, на века.
Над домами, домами
облака, облака.

1997

«Старик над картою и я…»