В кварталах дальних и печальных

Ничего не будет, только эта
песня на обветренных губах.
Утомленный мыслями о мета —
физике и метафизиках,

я умру, а после я воскресну.

И назло моим учителям
очень разухабистую песню
сочиню, по скверам, по дворам

чтоб она, шальная, проносилась.

Танцевала, как хмельная блядь.
Чтобы время вспять поворотилось
и былое началось опять.

Выхожу в телаге, всюду флаги.

Курят пацаны у гаража.
И торчит из свернутой бумаги
рукоятка финского ножа.

Как известно, это лучше с песней.

По стране несется тру-ля-ля.
Эта песня может быть чудесней,
мимоходом замечаю я.

1998

Автомобиль

В ночи, в чужом автомобиле,
почти бессмертен и крылат,
в каком-то допотопном стиле
сижу, откинувшись назад.

С надменной легкостью водитель

передвигает свой рычаг.
И желтоватый проявитель
кусками оживляет мрак.

Встает Вселенная из мрака —

мир, что построен и забыт.
Мелькнет какой-нибудь бродяга
и снова в вечность улетит.

Почти летя, скользя по краю

в невразумительную даль,
я вспоминаю, вспоминаю,
и мне становится так жаль.

Я вспоминаю чьи-то лица,

всё, что легко умел забыть,
над чем не выпало склониться,
кого не вышло полюбить.

И я жалею, я жалею,

что раньше видел только дым,
что не сумею, не сумею
вернуться новым и другим.

В ночи, в чужом автомобиле

я понимаю навсегда,
что, может, только те и были,
в кого не верил никогда.

А что? Им тоже неизвестно,

куда шофер меня завез.
Когда-нибудь заглянут в бездну
глазами, светлыми от слез.

1998

«Приобретут всеевропейский лоск…»

Приобретут всеевропейский лоск
слова трансазиатского поэта,
я позабуду сказочный Свердловск
и школьный двор в районе Вторчермета.

Но где бы мне ни выпало остыть,

в Париже знойном, Лондоне промозглом,
мой жалкий прах советую зарыть
на безымянном кладбище свердловском.

Не в плане не лишенной красоты,

но вычурной и артистичной позы,
а потому что там мои кенты,
их профили на мраморе и розы.

На купоросных голубых снегах,

закончившие ШРМ[60] на тройки,
они запнулись с медью в черепах
как первые солдаты перестройки.

Пусть Вторчермет гудит своей трубой.

Пластполимер пускай свистит протяжно.
И женщина, что не была со мной,
альбом откроет и закурит важно.

Она откроет голубой альбом,

где лица наши будущим согреты,
где живы мы, в альбоме голубом,
земная шваль: бандиты и поэты.

1998

Школьница