В лабиринтах памяти (СИ)

В первые дни, проводив Себастьяна в школу, она слонялась по дому, то и дело подходя к окну, словно пытаясь увидеть знакомую фигуру того, кто не собирался возвращаться. Минуты складывались в часы, часы в дни. Тоска не проходила, но Ева научилась с ней жить. В конце концов, у нее не было особого выбора, жизнь продолжалась, и разбитое сердце не было причиной к тому, чтобы солнце перестало всходить каждое новое утро.

Те деньги, что остались после лечения Себа, подходили к концу, и Ева всерьез задумалась о поисках работы. Путь в бар был ей заказан, как и в другие похожие места, с владельцами которых все еще держащая на нее зло Мари была на короткой ноге.

Выход нашелся совершенно случайно.

В одно хмурое утро, когда Ева провожала брата в школу, она столкнулась на пороге с его преподавательницей, которая сетовала на то, что от них сбежал очередной учитель. Предмет, который он преподавал, был весьма пространным — он включал в себя основы мировой художественной культуры, азы живописи и музыки.

— Погоди-ка, Ева, — взглянула на девушку поверх толстых очков мадам Бази, — а ты разве не училась всему этому в Париже?

— По большей части живописи, но…

— Уверена, твоих знаний более чем достаточно! И ты любишь детей!

— Да, но…

— Конечно, больших денег мы предложить не можем, — не обращая внимания на ошеломленное лицо Евы, продолжила мадам Бази, — но зато Себастьян всегда будет у тебя на глазах. Сможешь приступить в понедельник?

Так Ева стала учителем.

Первый день дался ей непросто, но прошла неделя, и Ева вполне привыкла к своей новой работе. Шумные ученики не давали ей сосредоточиться на грустных мыслях о несчастной любви, и девушка с большой охотой задерживалась в школе до самого вечера, готовясь к новым урокам.

Себастьян был счастлив от того, что сестра постоянно была рядом с ним, и все же он не мог не заметить грусти в бездонных черных глазах, которую Ева так долго пыталась от него скрыть.

— Ты скучаешь по месье Элайдже? — неожиданно спросил он в один из тихих вечеров, который они проводили у телевизора.

— Да, — почти помимо воли вырвалось у Евы, и она прикусила губу, глядя на брата.

— Он тебе нравился?

— С чего ты… — нахмурилась девушка, отводя глаза.

— Ты не пошла на свидание с доктором Габеном, — вдумчиво проговорил мальчик, — и ухаживала за ним, когда он был болен. Он, должно быть, хороший человек.

— Да, хороший, — кивнула Ева, чувствуя, как в горле появляется ком.

— А он не вернется? Как же его дом?

— Он… он попросил меня следить за ним, — выдохнула девушка.

— Значит, он приедет вновь, — улыбнулся Себастьян, — разве можно бросить дом?

— Он уехал к своей семье, Себ.

— Ты ведь говорила, что он одинок?

— Я… я не знала, — судорожно вздохнув, отозвалась Ева, — у него есть… родные.

— Странно, — свел брови мальчик, — но если он уехал к семье, то я за него рад. И ты не печалься, Ева.

— Не буду, — натянуто улыбнулась девушка, и больше они подобных тем не поднимали.

И все же, не смотря на все доводы разума, Ева никак не могла перестать думать об Элайдже.

Она продолжала, будто по инерции приглядывать ему интересную мебель, думала о том, понравился ли бы ему багряный закат, нужно ли купить зерновой кофе, который вампир так любил. Каждый раз она одергивала себя, укоряла за эти мысли, но проходило время и все возвращалось на круги своя.

Доктор Габен еще несколько раз звонил ей, пытаясь пригласить на свидание, но Ева твердо, хотя и предельно вежливо дала ему понять, что не заинтересована в их личном общении. Мужчина смирился, и теперь они встречались лишь в больнице, на периодических осмотрах Себастьяна, где их взаимодействие порой ограничивалось лишь коротким приветствием.

То время, что Ева проводила вне школы, она посвящала живописи. В первый раз со времени возвращения из художественной Академии, ей хотелось писать. Выразить на холсте свои чувства. Она нашла свой старый мольберт и краски, и вскоре ее комната наполнилась странными набросками увядающей осенней природы Маноска, которые объединяло одно — одинокая фигура мужчины, устремившаяся вдаль. Раз за разом он уходил от нее, пока Ева, наконец, не приняла один простой и одновременно невозможный факт — Элайджа не вернется.

И ей предстояло с этим жить.

========== Часть 17 ==========

Прошла неделя, прежде чем Фрея смогла приготовить зелье, необходимое для изгнания Пустой. И помощь Давины, чья мощь усилилась после брака с Колом, пришлась в этом деле как нельзя кстати. Юная ведьма, владеющая секретами предков, значительно ускорила все магические процессы, заменив измученную шестимесячными поисками Фрею.

Но до того, как семья Майклсонов смогла приступить к сложному ритуалу, им пришлось провести вместе изрядное количество времени. И в первый раз в жизни, Элайджа задумался о том, какой смысл он прежде вкладывал в понятие семьи.

Был ли это их вечный союз с Никлаусом, разбавляемый редкими визитами Ребекки? Или же семьей они были лишь в юности, живя с отцом и матерью? Или настоящей семьей были Клаус, Хэйли и Хоуп? А может Кол и Давина? Или Фрея или Килин?