- Колька, дурак, только и хватило его, что на Тамарке, вопреки папочкиной воле жениться. И что? Боялся жену домой привести. Так и жили порознь. Молодожёны... двух недель не выдержал, побежал разводиться, чтобы папочке угодить! Зелья нет. Скоро родит Софка, они вместе с Розкой нас отсюда выживут. А то и отравят. Слышь, Настька? Отравят! Лучше добром дай зелье, я их первая потравлю!
Катерина неожиданно схватила девочку за горло и принялась душить. Вид её был совершенно безумный.
- Эй! – мне едва удалось расцепить пальцы Катерины. – Перестань, он не виновата!
- Не виновата?! А кто виноват? Я?! Убирайся! – Катерина топнула ногой и Настя, красная, с лицом, залитым слезами, стремглав кинулась за порог.
Катерина неожиданно успокоилась и принялась пританцовывать, мелкими шажками семеня по флигелю.
Я решила воспользоваться спокойным состоянием своей новой подруги и осторожно задала вопрос:
- У тебя сложные отношения с отцом?
- С чего бы это? – Катины брови капризно взметнулись вверх. – Никаких сложностей. Папочка всегда рад помочь. Рассказать, если что-то непонятно. Например, как на свет появляются дети? Твой папа тебе рассказывал?
Я неопределённо пожала плечами. Я не помнила своего отца.
- Нет? Какая жалость. Тебе, наверное, очень одиноко. Но мой папа не такой! Он никогда не бросает своих жён и детей. Особенно дочек...
Катерина снова закружила по комнате, напевая, только шаги её стали стремительнее, а мелодия заунывной, как вой.
Мне стало не по себе от её танца, и я отвернулась к окну. Похоже, эта Катя слегка сумасшедшая.
Дыхание Катерины раздалось прямо возле моей шеи.
- Рассказать, как он вызывал меня в кабинет? Мне было восемь лет. Он мне показывал фотографии. Очень откровенные. А потом просил раздеться. Я раздевалась. Ведь он же папа, правда? Папу надо слушаться.
От её дыхания моя шея стала влажной и я отодвинулась.
- Что, противно?
Я повернулась и оказалась с Катериной лицом к лицу.
- Ты рассказывала? Маме?
Катерина захохотала, показывая безупречные зубы.
- Да! Я рассказала!!! Мамочка была в восторге и просила не огорчать папу! Не огорчать, понятно?! Потому что иначе мы можем оказаться на улице. Знаешь, тут у нас жила одна... Аннушка, кухарка. Так вот ей не понравилось, что мой папочка пригласил в свой кабинет её дочку. Представляешь, какая нахалка? Да кухаркина дочка гордиться должна, что мой папочка...
Неожиданно голос Катерины прервался, речь её стала бессвязной, глаза безумно закатились.
- Кухарка! Дрянь! Он выкинул её вон! Ха-ха-ха!!! Не смей перечить папочке! – руки Катерины судорожно затряслись.
Я увидела на столе графин с водой и налила немного воды в стакан.
- Катя, успокойся, выпей!
Катерина не могла взять стакан руками, ладони её тряслись.
- Их через неделю нашли: кухарку и дочку. С перерезанным горлом. Ей всего десять лет было. Аннушкиной дочке...
Зубы её стучали о стакан, я почти силой вылила воду ей в рот.
Дыхание Катерины выровнялось. Движение рук успокоилось. Дикие глаза, сощурились, скрывая безумный огонь.
- Я ненавижу его. И он об этом знает. Так что кому-то из нас недолго осталось жить. И вот что я тебе скажу – сдохнуть должен он!
Я осторожно поставила стакан на стол. Похоже, жизни генеральской дочки не позавидуешь.
- Можно я у тебя останусь?
- Что?
- Можно я у тебя останусь ночевать? Мне негде.
Длинные, загнутые ресницы Катерины изумлённо дрогнули.
- Ты хочешь остаться у меня?!
- Да. Нельзя?
- Да ты что?! Конечно, можно! У меня сроду ни одной подруги не было! Правда, останешься?!
- Правда.
На некоторое время Катерина стала совершенно нормальной. Она счастливо щебетала, разыскивая мне постель и ночную рубашку. Показывала мне книги, пластинки, ставила какие-то старые песни, объясняя, что это самые модные мелодии.
Потом Катерину позвали на ужин, и она убежала, бросив мне напоследок.
- Я тебя не могу с собой взять. Отец разозлиться. Он не любит чужих. Но еды я тебе принесу.
Я кивнула.
- Можно мне походить по дому?
- Да, только не спускайся на второй этаж. Это половина отца.
Топот Катиных быстрых ног затих далеко внизу, и я вышла из комнаты. Я покинула флигель по узкой, крутой лестнице и через короткую крытую галерею зашла на третий этаж. На этаже было четыре комнаты, все они выходили в широкую прямоугольную залу, с потёртыми, старыми креслами, расставленными вдоль стены. Больше мебели в комнате не было.
Двери в комнаты были закрыты. И лишь одна из них была чуть распахнута и попускала узкий лучик света. Нерешительно потоптавшись на месте, я постучала.
- Войдите! – голос был так резок и неприятен, что я тут же пожалела о своём желании пообщаться с обитателями дома. Отступать было поздно, и я несмело потянула створку на себя.
- Здравствуйте.
Прямо напротив двери в таком же кресле, что стояли в зале, сидела девушка, или вернее молодая женщина. Тучная, с одутловатым серым лицом, жидкими волосами и огромными, выпученными глазами.
- Откуда ты здесь?! – вопрос её не показался мне странным. В этом доме жаловали только гостей Якова Петровича, а я таковым не являлась.