В лесах (Книга 1, часть 1)

- Бог простит, бог благословит,- сказала, кланяясь в пояс, Манефа, потом поликовалась (У старообрядцев монахи и монахини, иногда даже христосуясь на Пасхе, не целуются ни между собой, ни с посторонними. Монахи с мужчинами, монахини с женщинами только "ликуются", то есть щеками прикладываются к щекам другого. Монахам также строго запрещено ликоваться с мальчиками и с молодыми людьми, у которых еще ус не пробился. ) с Аграфеной Петровной и низко поклонилась Ивану Григорьичу.

- Ну как вас, дорогих моих, господь милует? Здоровы ли все у вас? спрашивала Манефа, садясь на кресло и усаживая рядом с собой Аграфену Петровну.

- Вашими святыми молитвами,- отвечали зараз и муж и жена.- Как ваше спасение, матушка?

- Пока милосердный господь грехам терпит, а впредь уповаю на милость всевышнего,- проговорила уставные слова игуменья, ласково поглядывая на Аграфену Петровну.

Аксинья Захаровна как поздоровалась с гостями, так и за чай. Уткой переваливаясь с боку на бок, толстая Матрена втащила в горницу и поставила на стол самовар; ради торжественного случая был он вычищен кислотой и как жар горел. На другом столе были расставлены заедки, какими по старому обычаю прежде повсюду, во всех домах угощали гостей перед сбитнем и взварцем, замененными теперь чаем. Этот обычай еще сохранился по городам в купеческих домах, куда не совсем еще проникли нововводные обычаи, по скитам, у тысячников и вообще сколько-нибудь у зажиточных простолюдинов. Заедки были разложены на тарелках и расставлены по столу. Тут были разные сласти: конфеты, пастила, разные пряники, орехи грецкие, американские, волошские и миндальные, фисташки, изюм, урюк, винные ягоды, киевское варенье, финики, яблоки свежие и моченые с брусникой, и вместе с тем икра салфеточная прямо из Астрахани, донской балык, провесная шемая, белорыбица, ветчина, грибы в уксусе и, среди серебряных, золоченых чарочек разной величины и рюмок бемского хрусталя, графины с разноцветными водками и непременная бутылка мадеры. Как Никитишна ни спорила, сколько ни говорила, что не следует готовить к чаю этого стола, что у хороших людей так не водится, Патап Максимыч настоял на своем, убеждая куму-повариху тем, что "ведь не губернатор в гости к нему едет, будут люди свои, старозаветные, такие, что перед чайком от настоечки никогда не прочь".

- Ну-ка, куманек, перед чайком-то хватим по рюмочке,- сказал Патап Максимыч, подводя к столу Ивана Григорьича.- Какой хочешь? Вот зверобойная, вот полынная, а вот трифоль, а то не хочешь ли сорокатравчатой, что от сорока недугов целит?

- Ну, пожалуй, сорокатравчатой, коли от сорока недугов она целит,- молвил Иван Григорьич и, налив рюмку, посмотрел на свет, поклонился хозяину, потом хозяйке и выпил, приговаривая:

- С наступающей именинницей!

- Груня, а ты стукнешь по сорокатравчатой али нет? - спросил Патап Максимыч, обращаясь с усмешкой к Аграфене Петровне.

- Не выучилась, тятенька,- весело отвечала Аграфена Петровна.

- Ну, так мадерцы испей; перед чаем нельзя не выпить, беспременно надо живот закрепить,- приставал Патап Максимыч, таща к столу Груню.

- Не мне же первой, постарше меня в горнице есть,- говорила Аграфена Петровна.

К матушке Манефе хозяева с просьбами приступили. Та не соглашалась. Стали просить хоть пригубить. Манефа и пригубить не соглашалась. Наконец, после многих и долгих приставаний и просьб, честная мать игуменья согласилась пригубить. Все это так следовало - чин, обряд соблюдался. После матушки игуменьи выпила Никитишна, все-таки уверяя Патапа Максимыча и всех, кто тут был, что у господ в хороших домах так не водится, никто перед чаем ни настойки, ни мадеры не пьет. Потом выпила и Аграфена Петровна без всякого жеманства, выпила и Фленушка после долгих отказов. Пропустила рюмочку и сама хозяюшка, а за ней и Настя с Парашей пригубили.

Иван Григорьич и Патап Максимыч балыком да икрой закусывали, а женщины сластями. Кумовья, "чтоб не хромать", по другой выпили. Затем уселись чай пить. Аксинья Захаровна заварила свежего, шестирублевого.

Патап Максимыч с кумом уселся на диване и начал толковать про последний Городецкий базар и про взятую им поставку. Аграфена Петровна с Настей да Парашей разговаривала.

- Что это, сестрица: погляжу я на тебя, ровно ты не по себе? - спросила она Настю.

- Я?.. я ничего,- отрывисто отвечала Настя и вспыхнула. - Меня не проведешь - вдоль и поперек тебя знаю,- возразила Аграфена Петровна.- Либо неможется, да скрыть хочешь; либо на уме что засело.

- Ничего у меня на уме не засело,- сухо ответила Настя.

- Ну, так хвораешь.

- И хвори нет никакой... С чего ты взяла это, сестрица? - молвила Настя и пересела поближе к Фленушке.

Подойдя к Аксинье Захаровне, спросила ее потихоньку Аграфена Петровна: Сказали, видно, Насте про жениха-то?

- Молвил отец,- шепотом ответила Аксинья Захаровна.- Эх, как бы знала ты, Грунюшка, что у нас эти дни деялось! - продолжала она.- Погоди, ужо расскажу, ты ведь не чужая.