В лесах Пашутовки

Кто он, этот Алеша? Слабак, которого тоже потаскала-побила судьба — побила, да так и не научила ничему. Нельзя не учитывать, что за годы лагеря накопилось в нем немало мужского желания. Поэтому он так тянется за любой юбкой. А уж возможностей вокруг хоть отбавляй: проклятая война оставила после себя множество одиноких женщин, жаждущих ласки и любви. Сегодня он запал на эту молоденькую медсестру, завтра попадет в сети какой-нибудь другой хищницы. А коли так, то нужно избавить Алешеньку от этой угрозы, спрятать его подальше, туда, где нет зовущих, манящих, соблазняющих глаз. Иными словами — вернуть его в лагерь.

У нее, Нади, есть полное право на это. Разве не купила она Алешу целиком со всеми потрохами, со всем его прошлым, настоящим и будущим, разве не получила она все это в обмен на его спасенную жизнь? Теперь он — ее собственность. Ей и решать. Да, вернув Алешу в лагерь, она накажет не только его, но и себя. Придется на время отложить исполнение мечты о счастливой совместной жизни. Зато там, в лагере, он будет в полной безопасности, вдали от женщин. Пусть посидит, подумает, авось поумнеет. Ведь он добрый, хороший парень — но, к несчастью, его портит излишняя легкомысленность. Несколько лет на лагерных нарах выбьют из души этот недостаток, научат искать в жизни не столько внешнюю позолоту, сколько внутреннее содержание. А она пока будет работать, как черт. Она добьется успеха — настоящего, всенародного, станет знаменитой певицей, дарящей себя людям и получающей в ответ сторицей.

Мертвая тишина стоит в комнате, как во время судебного заседания перед объявлением приговора. Тихо так, что, кажется, слышен стук двух сердец — судьи и подсудимого. Наконец Надя делает глубокий вдох и смотрит на Алешу.

— Сделаем так, Гаврилов, — говорит она жестким, не терпящим возражений тоном. — Ты останешься моим мужем, но должен понести наказание. Оно будет суровым. Завтра ты отправишься в милицию и сдашься властям. Скажешь, что бежал из лагеря, но совесть не позволяет тебе находиться на свободе.

Алеша едва не падает со стула:

— Ты что, с ума сошла?! Что ты несешь?

— Что слышишь. Если ты не сдашься сам, в милицию пойду я. В этом случае получишь «вышку», арестуют и нас с Митей. А если сдашься по своей воле, добавят от трех до пяти, ничего страшного.

— Не делай глупости, Надя!

— Это не глупости, Алеша, — тихо возражает она. — Это приговор. Я отправляю тебя в лагерь на несколько лет. Там не будет для тебя девушек. Я могу делать с тобой все, что захочу, помнишь? Я купила тебя тогда в Сибири. Ты мой, только мой. Мой, мой, мой! — Надя подавляет рыдание и продолжает: — А я останусь здесь и буду ждать тебя. Думаю, настанет день, когда ты не станешь стыдиться такой жены. Мы с тобой повязаны навеки, Гаврилов. Навеки, слышишь?

Алеша молча смотрит на Надю и не верит своим ушам. До него постепенно доходит вся серьезность ситуации. Что делать? Как выбраться из этой ужасной западни? Может, получится улестить женщину испытанным способом — лаской? Он подходит к Наде, пытается обнять ее, но та резким движением отбрасывает его руку. Звук полновесной пощечины слышится в комнате.

— Не прикасайся ко мне! — с отвращением кричит Надя.

Нет, похоже, ласка тут не поможет… Тогда что? Алешин мозг лихорадочно перебирает варианты, ищет спасения, ищет и не находит. Он опускается на стул, прячет лицо в ладонях. При этом вид у Алеши такой несчастный, что Надино сердце смягчается.

— Пиши мне из лагеря, я отвечу, — говорит она. — И приеду на свидание, как только позволят.

Неужели она всерьез? Неужели взаправду? Надя встает со стула, судейский металл снова звучит в ее голосе:

— Значит, завтра, не позже четырех. Придешь в милицию и сознаешься. А не придешь в четыре часа, приду я в пять. И даже не пробуй сбежать — от меня не сбежишь!

Алеша молча глядит на нее, не зная, что ответить. Надя, его спасительница, его гражданская жена, чудовище Надя уверенным шагом идет к выходу, ступает за порог, твердой рукой затворяет за собой дверь. Щелчок замка — как последняя точка в приговоре.

Проходит еще несколько секунд, и дверь распахивается настежь. Подобно урагану, Надя врывается в комнату, бросается к ошарашенному Алеше, обхватывает его руками за шею, прижимается всем телом, целует в губы, и поцелуй ее пахнет яблоками, страстью, любовью, желанием. Затем она так же резко отрывается от него и снова идет к двери. Прежде чем окончательно исчезнуть, Надя бросает вполоборота:

— Завтра, не позже четырех. Смотри, не опаздывай.

На следующий день Алеша пришел в милицию с повинной. После короткого допроса его переправили в органы госбезопасности. Там, учитывая добровольную явку, ему добавили пять лет за побег и вернули в лагерь особого режима.

8

Эту историю я услышал от самого Алексея Гаврилова в лагере № 5, на севере страны. Оба мы были в ту пору зеками, соседями по бараку и по нарам, оба работали врачами лагерной санчасти: Алеша — хирургом, я — терапевтом.