В лесах под Вязьмой

От дыма, нависшего над поселком, першило в горле. Казалось, наступил вечер – все плавало в сизой дымке. Инструкция, данная Шиловым, была недвусмысленной – в любой непонятной ситуации бежать в бомбоубежище, овощехранилище выдержит даже прямое попадание. Это было сомнительное заявление – хранилище, может, и выдержит, но выдержат ли люди?.. Шубин повел бойцов задворками к штабу. Снаряды падали в стороне, но и в этой части поселка они наделали немало дел. Горела «полуторка», к счастью, без людей и груза. Жаркое пламя облизывало капот, плавился металл. Кузов уже сгорел, превратился в головешки. Рядом стоял осиротевший водитель с пышными усами и грустно таращился на свою «ласточку». С задней стороны штабного здания красовалась еще одна воронка. Ударная волна выбила стекла в помещении, загорелись шторы и деревянная мебель. Красноармейцы боролись с огнем – сбивали пламя брезентом, затаптывали ногами. Ушастый недоросток с нарукавным знаком ефрейтора волок от колодца ведра с водой, но помощь уже не требовалась. Кто-то кашлял в дыму, кто-то шутил, мол, в пожарные надо было идти – не профессия, а сплошная романтика!

Обстрел прекратился, когда разведчики как раз добежали до убежища. Смысла туда входить уже не было. Забегали штабные работники. Старшие отдавали указания младшим: устранить последствия обстрела, потушить огонь, об ущербе доложить.

– Поздновато вы, Шубин, добрались до бомбоубежища, – прозвучал сбоку знакомый голос.

– Взвод, становись! – скомандовал Глеб. – Смирно!

– Вольно, – отмахнулся командарм, и застывшие бойцы расслабились и с интересом уставились на «самого главного» человека.

Генерал Ефремов выглядел неважно. Лицо осунулось, в кожу въелась гарь, щетина заострилась, на рукаве чернело пятно. Похоже, саму руку он тоже обжег, поскольку морщился от боли и непроизвольно ее ощупывал.

– Виноват, товарищ генерал-лейтенант, – сказал Шубин. – Пока добежали, все закончилось… Вам бы врачу показаться, товарищ генерал…

– Вот сейчас все брошу и побегу по врачам! – резко среагировал Ефремов. – Это ожог, не осколок… Обустроились, лейтенант, на новом месте?

Генерал исподлобья осмотрел выстроившихся бойцов и задержался взглядом на хрупкой фигуре красноармейца Томилиной. Девушка не шевелилась, смотрела перед собой и, по мнению Шубина, могла бы сделать лицо попроще.

– А это кто? – недоверчиво спросил генерал.

– Боец Томилина, – не моргнув, отчитался Глеб. – Превосходный снайпер, следопыт, разведчик по призванию. Несколько раз спасала от смерти своих товарищей.

– Да неужели? – пробормотал генерал. – А на вид и не скажешь. Ты уверен, Шубин, что боец Томилина находится на своем месте?

Настя задрожала, но выражение лица не изменила.

– Так точно, товарищ генерал-лейтенант.

– А чего вздыхаешь? – Генерал прищурился. Он все понял, но свои выводы оставил при себе. – Ладно, как я уже говорил, не буду вмешиваться в твою кадровую политику. В исключительных случаях участие женщин в боевых операциях допустимо. Смотри только, чтобы совесть не порвала, если с ней что-нибудь случится… Майор Шилов доложил, что вас обстреляли по дороге.

– Это был «Хенкель», товарищ генерал. Все закончилось благополучно, пострадала только машина… Взвод готов к выполнению приказов.

– Поели?

– Не успели, товарищ генерал.

– Поешьте, не нужны вы мне голодные. Через пятнадцать минут прибудешь в штаб для постановки задачи.

– Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант.

Глеб догадывался, почему генерал прибрал под крыло его людей. Это была отнюдь не симпатия. Генерал Ефремов был прагматик. Идеологические установки он учитывал в последнюю очередь, первым делом смотрел на послужной список и личные качества. Он ненавидел бросать людей на бессмысленную смерть, считал это эталоном глупости. Людей можно отправить на смерть только с пользой для дела.

– Не признаю героизм, лейтенант, – сообщил Ефремов после постановки задачи. – Склоняю голову перед теми, кто его проявляет, но стараюсь обходиться без этого. Героизм одних – это следствие предательства или халатности других. Выражу крамольную мысль, но героизма быть не должно. Должна быть нормальная, кропотливая, четко продуманная боевая работа.

И снова не давало покоя: по чьей вине попала в окружение целая армия? Генерал прилично воевал в Беларуси и под Москвой, блестяще провел Наро-Фоминскую операцию. Почему генерал армии Жуков бросил потрепанную, неотдохнувшую армию в наступление на Вязьму? Ведь в штабах прекрасно знали о силе и способностях группы армий «Центр».

Армия скукожилась до трех формальных дивизий – 160-й, 338-й и 329-й. Подразделения первой были разбросаны по обширной территории вокруг Горного, велись тяжелые бои на расстоянии шести-семи километров к западу, пятились, не успевая возводить укрепления. Две другие дивизии бились на севере и на юге, медленно отступая к Горному. Часть подразделений оказывалась в лесах, в болотах, не имея возможности выйти, солдаты гибли под бомбежками. Личный состав армии сократился вчетверо. Но люди не сдавались. Многие уже поняли, что немца можно бить, и крайне было досадно, что это не удается сейчас.