Мы там еще долго просидели. Дэмьен, закрыв лицо руками, надрывно всхлипывал. Я привалился к стене и прикидывал, что мне теперь с ним делать. Когда он умолкал, чтобы поглубже вдохнуть, я опять нехотя спрашивал его про мотив. Дэмьен не отвечал. Не уверен, что он вообще меня слышал. В допросной сделалось жарко и по-прежнему висел запах пиццы, густой и тошнотворный. Сосредоточиться не получалось. Я думал лишь о Кэсси, Кэсси и Розалинд. Согласилась ли Розалинд приехать, хорошо ли держится и не вздумается ли Кэсси прямо сейчас устроить ей очную ставку с Дэмьеном?
В конце концов я сдался. Я мурыжил его до половины девятого, и смысла продолжать эту беседу не было, Дэмьен совсем вымотался, сейчас даже лучший в мире следователь не выбил бы из него ничего путного, и я знал, что уже давно следовало бы положить этому конец.
– Ладно, хватит, – сказал я, – вам надо поужинать и отдохнуть. Завтра продолжим.
Он непонимающе взглянул на меня. Нос покраснел, а глаза опухли и превратились в щелочки.
– Мне можно… домой пойти?
“Умник, тебя за убийство арестовали, ты совсем без мозгов…” – чуть не выдал я, но сил на сарказм не осталось.
– Вы переночуете здесь. Кто-нибудь из моих коллег вами займется.
Когда я принес наручники, Дэмьен уставился на них так, словно перед ним средневековое орудие пыток.
Дверь в большой зал для допросов стояла открытой, и, проходя мимо, я увидел перед стеклом О’Келли – сунув руки в карманы, он раскачивался вперед-назад. Сердце у меня подпрыгнуло – значит, в допросной Кэсси. Кэсси и Розалинд. Я решил было зайти туда, но тотчас же отказался от этой мысли. Мне не хотелось, чтобы Розалинд связывала меня со всем этим безумием. Я передал Дэмьена – по-прежнему бледный и ошалевший, дышал тот все еще прерывисто, как ребенок, который перед этим долго рыдал, – другим полицейским и пошел домой.
22
Ночью, примерно без пятнадцати двенадцать, в квартире зазвонил телефон, и я бросился к аппарату – у Хизер есть строгие правила относительно звонков после того, как она легла спать.
– Алло?
– Прости, что так поздно, но я до тебя весь вечер дозвониться пытаюсь, – раздался в трубке голос Кэсси.
Мобильник я перевел в беззвучный режим, но пропущенные звонки видел.
– Я сейчас не могу разговаривать, прости.
– Роб, пожалуйста, это очень важно…
– Прости, сейчас никак, – сказал я, – давай завтра на работе поговорим или оставь мне записку.
Кэсси, кажется, набрала воздуха, чтобы что-то сказать, но я уже бросил трубку.
– Это кто? – спросила Хизер. Она выросла на пороге спальни, сонная и хмурая, в ночной рубашке с воротничком.
– Это меня, – бросил я.
– Кэсси?
Я прошел на кухню, вытащил контейнер со льдом и насыпал кубики в стакан.
– О-ох, – раздалось у меня за спиной, – ты все-таки переспал с ней, да?
Я бросил контейнер обратно в морозилку. Если я прошу Хизер не трогать меня, она слушается, однако надолго ее не хватает, и нытье, упреки и рассказы о ее чувствительности не кончаются даже тогда, когда мое раздражение уже утихло.
– Она не заслуживает такого отношения, – очень серьезным тоном сказала Хизер.
Я поразился. Хизер и Кэсси друг друга недолюбивают. Как-то раз, очень давно, я пригласил Кэсси к нам на ужин, и весь вечер Хизер почти срывалась на хамство, а после ухода Кэсси, громко вздыхая, бесконечно поправляла половички и диванные подушки. Кэсси же никогда больше не упоминала Хизер, так что я не понимал, откуда вдруг взялась такая сестринская солидарность.
– Как и я, между прочим, – добавила Хизер и с этими словами удалилась к себе в комнату и захлопнула дверь.
Я отнес стакан со льдом к себе и налил водки с тоником.
Я так и не заснул, что, впрочем, неудивительно. Когда за занавесками посветлело, я поднялся – приду пораньше, попробую выяснить, что именно Кэсси наговорила Розалинд, начну готовить для прокурора отчет по Дэмьену. Но дождь все еще лил, машины еле ползли плотным потоком, а на Меррион-роуд у моего “лендровера”, конечно же, спустило колесо, пришлось вылезти и под дождем ковыряться с запаской, слушая, как сигналят сзади водители, словно если бы не я, они стрелой долетели куда им надо. В конце концов я плюнул, поставил на крышу мигалку, и все вокруг заткнулись.
До работы я добрался около восьми. Телефон зазвонил, едва я снял пальто.
– Райан слушает, – сердито проговорил я в трубку.
Я насквозь промок, замерз и устал, хотелось вернуться домой, долго лежать в ванне и выпить горячего виски. Кто бы там ни звонил, разговаривать с ним я не жаждал.
– Живо ко мне, – прорычал О’Келли, – сейчас же! – И бросил трубку.