В лето 6731...

Сани шли плохо. Солнышко, которое по весеннему начинало слегка пригревать подтопило снег, смешанный с конским навозом и грязью, и Орлу приходилось периодически дергать. Но все же доехали мы достаточно быстро. Это не на метро больше часа до работы добираться. Тут городишко меньше микрорайона в мегаполисе 21 века.

Усадьба, к которой мы подъехали, была не больше, чем постоялый двор, но разнилась существенно. Во-первых – чистота. Снег был убран, навоза так же не было видно. Только мощенные увесистыми обтесанными бревнами дорожки, самая большая из которых разветвлялась на две. Первая вела к крыльцу двухэтажного дома, вторая же вела в амбар, к которому можно было проехать и с другой стороны через вторые ворота. Видимо для того, чтобы и сани проехали. По чистому двору только на телеге. Да и загружать, выгружать добро удобнее не через весь двор.

– Ну, чаво разволился аки на лавке, давай иди в дом, – ворчливым тоном сказал Войсил, уже спешившийся и отдававший своего коня подбежавшему парню лет 14–15. – Вон Прошка обиходить и скотину, и пригляде.

Я вылез из саней, к Орлу подбежал еще один парень, но не взял того за поводья, и стал отвязывать Араба. Прошка гневно зыркунул на парня и, держа в одной руке уздцы коня Войсила, второй взял Араба и пошел в сторону Загона.

– Прошка! – прокричал я в след. – Доля овса и три доли сена.

– Добре, боярич, – Прошка развернулся и не выпуская поводья, поклонился.

– Вон оно как! Боярич. И мне так спину не гнет! – сказал Войсил, почесывая бороду и глядя в след уходящему парню.

– Да, конь добры, а Прошка душу конскую чуе. Енто не Корнею поклон, а хозяину коня доброго, – сказал Филип, который так же спешился, но держался немного позади.

– А коли Корней десяток коней добрых приведе, так Прошка и на меня лаятся будет, а спину гнуть – вон бояричу, – сказал Войсил и все, кроме меня засмеялись. Ох уж этот средневековый юмор.

К крыльцу подошли практически все вместе, кроме самого хозяина, который степенно шел сзади, как будто выдерживая время. Еремей, Филип и вместе с ними я остановились и ждали хозяина усадьбы.

Стало понятно, чего тянул время Войсил после того, как дверь дома открылась и на крыльцо вышли четыре женщины, и среди них была Божана. Самая статная, одетая в богатую шубу и с массивными украшениями на кожаной повязке вокруг головы поверх расписного платка, женщина спустилась с крыльца и подошла к Войсилу. Поклонилась и, взяв, серебряную чашу из рук одной из молодых женщин, с поклоном подала хозяину.

– Испей сбитня, батюшка Василий Шварнович! – сказала женщина.

Войсил выпил, перевернул кувшин, который оказался пустым и троекратно расцеловал женщину.

– По здорову ли Агафья Никитишна? Все ли дома добре, не хворает ли скотина, есть ли зерно и мясо? – как-то церемониально обратился к женщине Войсил.

– Все божьей помощью добре, – ответила женщина.

Прямо пароль и отзыв. Еще бы про славянский шкаф сказал. Столько церемониала между мужем и женой, а догадаться, что это жена сотника было бы не сложно.

Войсил взял под руку и повел на крыльцо. Супруги поднялись на крыльцо, но в дом не пошли, а развернулись какбудто и вместе встречают гостей.

– Испей и ты десятник Филип, – сказала женщина и дала протянутый ей кувшин подошедшему молодому десятнику.

Филип с поклоном взял кувшин, выпил и поблагодарил хозяйку. Такой же церемониал сложился с Еремеем. И получалось так, что хозяйка находилась выше, чем гости. Показывала свой статус, к мужу то спустилась. Вот стану боярином, нахрен все эти церемонии. Жонку на руки и в койку.

Подошла очередь и моя. Тут церемониал изменился.

– Испей с дороги и ты, Корней, сын Владимиров, – сказала хозяйка, но не подала мне кувшин.

Кувшин поднесла Божана. Спрятала глаза, спустилась на одну ступень со мной и поклонилась, но не низко. Перехватывая кувшин, я обнял ее руки своими. Образовалась пауза и Божана подняла глаза. И столько было в них. Нет, не было обожания и покорности. Она просила прощения, она просила быть, оставаться рядом, она просила защиты. Сердце стало биться чаще, а Божана стала громко и прерывисто дышать.

– Ну, буде, буде, – усмехнулся Войсил. – Вон повенчаетесь и усе буде.

Наваждение прошло, я выпил сладкий, тягучий напиток, и так же показал, что кувшин пуст.

– Проходьте в дом, – пригласил Войсил и взяв под руки жену первым вошел. Дальше вошли Филип и Еремей.

Я же опять не знал, как быть. Нужно ли Божану вперед пропустить, или я должен идти первым. Подсказала сама Божана, которая, потупив взор, стояла и не шла в дом. Я выдохнул и вошел. У порога уже вытирали свои сапоги ратники, хозяев не было. Я последовал примеру Филипа и Еремея и прошел следом за ними.

– Ну, поснедаем и погутарим, – сказал Войсил, вернувшийся к нам уже раздетый и ухмыляющий. – Пойшли.