В любви и боли. Прелюдия

Тема с вероятными опасными последствиями переместила стрелку на несколько градусов в другую сторону. Зверь еще напряжен, но заметно успокаивается. Смотрит мне в лицо и видит теперь только меня.

— Тебя, наверное, в детстве никогда не били ремнем и не применяли прочих телесных наказаний? Я угадал?

— С чего ты взял? Конечно, наказывали, как и большинство детей.

Отрицательно качает головой с ироничным прищуром глаз.

— Сможешь вспомнить хотя бы парочку самых ярких и незабываемых?

Пытаюсь напрячь память и действительно… натыкаюсь на сплошные пробелы… хотя нет, что-то…

— Кажется… да. Когда мама меня один раз ударила ладонью по губам… — хмурюсь, то ли с неуверенностью, то ли с попыткой преодолеть залежавшие и покрытые тремя слоями древней пыли детские комплексы. — Было очень… больно… господи. Могу поклясться, что даже помню этот удар чуть ли не насквозь, отдачей в затылок… Мне тогда было где-то года четыре, не больше.

— Мозг запоминает самые сильнейшие и глубокие переживания, включая моменты острой и нестерпимой боли. Поверь мне на слово, ты еще отделалась легким испугом. Достаточно всего лишь раз конкретно и как следует отлупить ребенка ремнем, чтобы эта боль прошилась в его памяти именно условным рефлексом.

Смотрю в его невозмутимое практически расслабившееся лицо и пытаюсь в который раз докопаться к скрытым от внешнего мира архивным файлам семейства Мэндэллов. И что-то мне подсказывает, что продолжения у этой истории больше не будет… по крайней мере не в ближайшие десять лет…

Я так и не сумела понять, как такое вообще возможно… Практически ничего не знать о самом человеке, его прошлом и частично настоящем, и при этом… так его чувствовать. Знать, что сейчас он только мой, принадлежит в эти самые секунды только мне одной, сокрушая все барьеры и препятствия прошлого, настоящего и даже будущего. Нам больше ничего не мешает, ни внешний мир, ни Саманты с Митчеллами, ни само время, неумолимо приближающееся к конечной отметке… ни замкнутое пространство с ограниченными возможностями.

Нет, нас ничто не сдерживает и не сковывает. Будущее не стучится в нашу дверь похоронным набатом. Сэм не врывается в окна с вооруженным отрядом спецназа. Демоны Дэнэла Мэндэлла спят в глубоком анабиозе в наглухо запечатанных креокамерах под самыми глубокими толщами льда на Северном Полюсе.

Мы вдовеем… только вдвоем… внутри временного потока из собственных чувств, управляющих нами обоюдными интуитивными порывами. И это уже не игра и не смена ролей. Одни оголенные эмоции и желания, горячая кожа, порывистое дыхание, взгляд, одурманенный сладкой негой и тончайшими кристаллами блаженной боли. Любовь, режущая под кожей остро заточенными коготками дюйм за дюймом, миллиметр за миллиметром, подбираясь к сердцу, впрыскивая свой токсичный наркотик в кровь, по венам — в самый центр мозга. Разгоняя свой дурман по всем капиллярам, выжигая изнутри каждый нерв, каждую клетку тела. Сжимая горло, перехватывая дыхание, скручивая легкие и выдавливая острую беспричинную вспышку с желанием разрыдаться.

Дэнни, почему ты не сказал… почему? Особенно когда смотрел сверху вниз, поменявшись со мной местами, погрузив свои пальцы в мои волосы под затылком у шеи, направляя мой взгляд в свое потемневшее лицо, в свою проснувшуюся и запульсировавшую бездну. Момент, когда я впервые ощутила себя настолько маленькой и беспомощной. Сделай ты тогда что-нибудь не так, я бы точно сорвалась и окончательно распрощалась со здравым рассудком.

— Моя девочка… моя маленькая сладкая девочка… — твои ладони на моем лице, бархатное скольжение кожи на моей, подушечки пальцев едва прикасаются к немеющей поверхности, едва не вырывая из моего горла тихие стоны. Я буду вспоминать твой последний томный взгляд с болью и слезами даже через 10 лет, когда твои пальцы будут так же прикасаться к моему лицу, но вместо ответной открытости и восхищенного предвкушения я буду изо всех сил стараться не смотреть в твои глаза, сжимаясь изнутри в болезненном предчувствии до ломоты в костях. То, чем ты когда-то вскрыл вены моих чувств — нежностью, спонтанностью, обжигающей страстью, неконтролируемой одержимостью, невыносимой чувственностью… Твои поцелуи и ласки буквально резали меня до самых костей, пронзая мое тело мириадами тончайших невидимых спиц, заставляя меня раскрываться и обнажаться глубже, чем это вообще возможно, заставляя кричать от наслаждения и нескончаемого потока безумных желаний… Наполняя собой, своей защитной силой, своей скрытой любовью, своей сущностью, насыщая всем тем, что однажды… ты отберешь у меня, беспощадно вырвешь с корнями и мясом, пропуская раз за разом через схожие моменты наслаждения с совсем обратным воздействием на мою психику и тело.

И тогда да, ты будешь прошивать меня болью день за днем, час за часом, секунда за секундой, лишая возможности и права выбирать, возможности хотеть… возможности надеяться и… любить.