Филатов рванул рукоятку запуска, и Семёнов поднес пламя лампы к патрубку.
Дизель чихнул.
– Схватывает! – Семёнов ударил Филатова кулаком по плечу. – Крути!
Дизель чуть-чуть застучал… притих – страшное мгновение! – и снова застучал, все сильнее и сильнее.
Семёнов погасил лампу.
– Чего стоите? – заорал он. – Грейте воду!
Мощное пламя авиационной подогревальной лампы охватило емкость. Филатов бросил рукоятку, с трудом выпрямился.
– А-а-а, сволочь! – задыхаясь, бормотал он. – Вот как мы тебя, сволочь ленивую…
Дизель ревел, набирая обороты.
Филатов, шатаясь, подошел к Семёнову, взял его за грудь.
– Ну, кто кого? – будто в беспамятстве кричал он. – Кто?
– А ты говорил – помирать. – Семёнов обнял Филатова. – Дурак ты, Веня.
– Пусть дурак! – огрызнулся Филатов и яростно погрозил дизелю кулаком:
– Я тебе покажу! Сволочь ленивая! Я тебе покажу!
Ноги его подогнулись.
Когда поднимают флаг
От четырех электрокаминов волнами шел горячий воздух. Блоки радиоаппаратуры, вытащенные из спальных мешков, погрузились в живительное тепло. Иней на потолке и стенах растаял, по обоям сползали тяжелые капли.
– Плачут стены от счастья, и потолок рыдает! – декламировал Бармин. – Плюс десять!
– Это мы поплачем, когда будем их переклеивать. – Семёнов с неудовольствием ковырнул пальцем обои. – Покоробились, черт бы их побрал.
– Пустяки, – беспечно отозвался Бармин, не отрывая глаз от термометра. – Плюс одиннадцать! Брысь!
Последнее относилось к Волосану, который выполз из мешка и норовил улечься перед каминами.
– В первую очередь нужно прогреть не твою шкуру, а рацию, – вежливо разъяснил Бармин обиженному псу. – Плюс двенадцать! Раздевайся, Волосан, скоро будем загорать!
– Ай да молодец! – похвалил самого себя Семёнов, поглаживая блоки. – Хорошо, что догадался с самого начала упрятать вас в мешки.
– Отошли? – спросил Гаранин.
– Пожалуй, да. Можно монтировать.
– Плюс тринадцать! – дикторским голосом возвестил Бармин. – Граждане отдыхающие, если вы не успели приобрести плавки, снимайте кальсоны и прикрывайте срам рукой!
– Сейчас я тебе найду занятие, – пригрозил Семёнов.
– По специальности, разумеется? – Бармин элегантно шаркнул унтом.
– По физиотерапии, – подтвердил Семёнов. – Берись-ка за блок, с той стороны. Мы сами, Андрей.
– А у тебя, Саша, появился конкурент, – заметил Гаранин. – Этак ты свое место потеряешь.
Волосан прилег рядом со спящим в мешке Филатовым и зализывал царапину на его лице. Филатов беспокойно всхрапнул.
– Так бы я не сумел, – позавидовал Бармин. – Придется оформить его на полставки фельдшера. Да еще полярная надбавка плюс суточные – ого! Волосану от невест отбоя не будет!
– Осторожнее! – прикрикнул Семёнов. – Не мешок с картошкой перетаскиваем.
Поставив на место очередной блок, присели, отдышались. Семёнов взглянул на термометр, отключил два камина и распустил молнию каэшки. Его охватила истома, неодолимо клонило в сон, так бы и улегся на полу где угодно, лишь бы на часок отдаться блаженному забытью. Встряхнулся, открыв воспаленные глаза.
– Чуть было не заснул.
– А ты спал, дружок, минут десять, – улыбнулся Гаранин.
– Да ну? – Семёнов покачал головой. – Старая истина, даже на секунду нашему брату нельзя размагничиваться. Чего не разбудил?
– Рука не поднялась. И к тому же музыку слушал. Никогда бы не подумал, что рев дизеля может доставить человеку такое сказочное наслаждение. Гармония звуков! Кстати, Сергей, а почему он всетаки заработал, в чем там было дело?
Семёнов пощелкал пальцами.
– Как бы лучше приноровиться к невежественной аудитории… Когда Веню озарило… ну, когда он сказал: дадим дизелю прикурить, – вспомнил, что в сильные морозы при ручном запуске так делается. У нас горючая смесь не самовоспламенялась, она была… с чем бы сравнить… ну, вроде тола без детонатора. А пламя, поднесенное к воздушному фильтру, как раз и сыграхо эту роль.
– Стареем мы с тобой. Стыдно признаться, а ведь я своими глазами наблюдал на Скалистом… Георгий Степаныч вот так же над дизелем священнодействовал, когда в полярную ночь аккумуляторы сели. И слова те же: «Дадим ему, родимому, прикурить!» И вот на тебе – вылетело из памяти…
– Саша, небось, слушает и думает: «Расхныкались, старые склеротики!» – Семёнов подмигнул Бармину, застегнул каэшку, поднялся. – Отдохнули? Давайте заканчивать, а то в Мирном, бьюсь об заклад, нас уже похоронили.
– Кого похоронили? – Филатов испуганно приподнялся, протер глаза. – Меня?
Все засмеялись.
– Жить тебе до ста двадцати лет, возлюбленное чадо мое, – басом изрек Бармин, погладив Филатова по голове. – До величавой серебряной старости. Она у тебя будет прекрасной. Как подойдешь к пивной, люди начнут расступаться и почтительно шептать друг другу: «Это он, тот самый долгожитель Филатов, который в прошлом веке в обнимку с небезызвестным Волосаном дрых на куполе Антарктиды. Пустите его вне очереди!»
– Звонок ты, сколько надо, столько и проживу, – пробурчал Филатов, вставая и обводя радиорубку мутным взором. Прислушался. – Тарахтит?.. Ну, я потопал.
– Погоди, кофейку выпей! – крикнув ему вслед Бармин.