В лучах мерцающей луны

Он встал, и на сей раз она не пыталась задержать его. К нему, похоже, вернулось самообладание, и ее мучительно поразило, почти оскорбило, что он с такой легкостью сказал о завтрашней поездке в Фонтенбло… Что ж, мужчины другие, подумала она и вспомнила, что однажды уже испытывала такое чувство по отношению к Нику.

Она едва удерживалась от того, чтобы не закричать: «Подожди… не уходи! Я не собираюсь выходить за Стреффорда, в конце концов!» — но это означало взывать к его состраданию, снисхождению, а это было не то, чего ей хотелось. Она никогда не забывала, что он бросил ее, потому что не мог простить ей стремленье «устроиться» в жизни… и ни за что на свете не допустила бы, чтобы он подумал, будто она устроила эту встречу с подобной целью.

«Если он, вопреки очевидному, не видит, что я изменилась… и я никогда не была такой, какой, по его словам, была в тот день… если за все эти месяцы он так этого и не понял, что пользы пытаться заставить его понять это сейчас?» — размышляла она. Ее мысли торопились дальше: «Может быть, он тоже страдает… думаю, что страдает… по крайней мере из-за меня, переживает за меня, если не за себя. Но если он связан обещанием, данным Корал, что он может поделать? Что он подумает обо мне, если я попытаюсь заставить его нарушить слово, данное ей?»

Он стоял напротив нее — человек, который «собирается завтра ехать в Фонтенбло», который называет это «предпринять определенные шаги!». Который способен улыбаться, неосторожно заявляя такое! Уже целый мир разделял их, точно развод уже состоялся. Все слова, мольбы, доводы, что рвались из нее, громко бия крыльями, смолкли. Осталась единственная мысль: «Как долго он еще собирается стоять здесь?»

Он, наверное, прочел на ее лице этот невысказанный вопрос, потому что отвернулся от окна, перестав созерцать шторы, и спросил:

— Больше ничего?

— Ничего?

— Я имею в виду, что ты говорила, надо урегулировать…

Она вспыхнула, внезапно вспомнив предлог, который использовала, чтобы он пришел на встречу.

— Право, — неуверенно ответила она, — не знаю… я думала, что могут быть… Но адвокаты, полагаю…

Она увидела выражение облегчения на его хмуром лице.

— Совершенно верно. Я всегда думал, что самое лучшее — предоставить все им. Уверяю тебя, — его губы вновь на мгновение растянулись в улыбке, — я никак не буду мешать скорейшему урегулированию этого дела.

Она стояла неподвижно, чувствуя, что обратилась в камень. Он казался уже очень далеким, как фигура, исчезающая вдали.

— Тогда… до свиданья! — услышала она его далекий голос.

— Ах да… до свиданья! — пробормотала она, словно у нее из головы вылетело, чт'o говорится на прощанье, и испытала облегчение, когда он напомнил.

Он снова остановился на пороге, обернулся к ней. Хотел было что-то сказать, произнес: «Я…» — но затем повторил: «До свиданья!» — точно чтобы удостовериться, что не забыл попрощаться; и дверь за ним захлопнулась.

Все было кончено; у нее был шанс, и она его упустила. Теперь, что бы ни произошло, единственное, чем она жила и чего жаждала, никогда не сбудется. Он пришел, и она позволила ему уйти снова…

Как такое случилось? Сможет ли она когда-нибудь объяснить это себе? Почему она, столь гораздая на стратегические уловки, столь опытная в женском искусстве обольщения, стояла перед ним беспомощная, онемевшая, как школьница, задыхающаяся от первой любви? Если он ушел, и ушел, чтобы больше не возвращаться, в этом ее собственная вина, только ее. Что она сделала, чтобы взволновать его, задержать, заставить его сердце колотиться, а голову кружиться, как колотилось ее сердце и кружилась ее голова? Стояла в ужасе от своей неадекватности, безжизненная как камень…

И вдруг она подняла руки к пульсирующему лбу и закричала:

— Но это любовь! Это, должно быть, любовь!

Она считала, что любила его прежде; ибо как, если не любовью, можно было назвать то, что влекло ее к нему, что научило ее, как победить его сомнения и увлечь с собой в сумасшедшее приключение? Но если то была любовь, то сейчас — что-то настолько огромней и глубже, что о предыдущем чувстве оставалось сказать: просто в ней играла кровь, как и в нем…

Но нет! Настоящая любовь, великая любовь, любовь, которую воспевают поэты, любовь — награда и мучение для живших ею и умерших от нее, такая любовь имеет свое высшее выражение и надежный набор средств. Мелкое искусство кокетства не дальше от нее, чем оцепенение неподготовленной девочки. Великая любовь обладает мудростью, силой, властью, подобно таланту, подобно всякой другой высочайшей форме физической способности человека. Она уверена в себе, знает, чего хочет и как добиться своей цели.

Значит, не великая, а всего лишь обыкновенная, скромная, средненькая человеческая любовь. И она пришла к Сюзи только что, такая ошеломляющая, с лицом таким серьезным, прикосновением таким пугающим, что Сюзи стояла окаменев, покорившись при первом ее взгляде, осознавая: то, что когда-то принимала за любовь, было просто наслаждение, весна и аромат юности.

— Но откуда мне было знать? А теперь слишком поздно! — простонала она.

XXIX