Вытянув вперед руку, немолодой мужчина протолкнулся мимо солдат, которые попытались закрыть образовавшуюся брешь, и, наконец, агенты ФБР, которые все же скрутили эту женщину, выпустили ее. Она бросилась навстречу солдату, вырвала дочь у него из рук и прижала к себе крепко-крепко. А пальцы Лиама обхватили мою руку. И вот дети снова пришли в движение. Просвет в цепи солдат расширился, и в него прошли двое детей, трое, четверо…
Офицер орал что-то в мегафон, но почти все солдаты повернули свои щиты боком, снимая заграждение. Дети просачивались мимо них, как раньше между деревьев, находили просвет, собирались с духом и устремлялись дальше.
Вайда что-то говорила, но я уже не слышала. Внезапно отяжелевшая голова свесилась мне на грудь, и оба они чуть не упали, когда и здоровая нога подломилась подо мной. Я почувствовала, как руки Лиама касаются моего лица, заставляя меня открыть глаза. Было так холодно – почему же я истекаю по́том?
Меня подняли и понесли через толпу родителей. Многие из них сделали таблички с именами детей, используя такие странные, немыслимые для такой ситуации фразы вроде «
Когда я снова открыла глаза, я увидела рядом Толстяка, на его лице застыло
Красный, синий, красный, синий, белый – отсветы огней на их лицах. Я понимала, что мы бежим, но ничего не чувствовала, даже когда меня подняли снова, на этот раз еще выше. Положили на что-то мягкое. Вспышки света, отрывистые звуки, голоса, Лиам…
– Я найду тебя! – прокричал Лиам, отходя от машины. – Мы найдем тебя!
Врач зафиксировала меня на носилках. Через дверь я видела Лиама и Толстяка, который удерживал его, обхватив за плечи, пытаясь успокоить. Он видел, что Лиам охвачен паникой, как видела это и я.
Захлопнулась дверь и включились сирены.
– …как твое имя? Можешь назвать свое имя? – Врач, молодая женщина, сосредоточенно осматривала меня. – Здесь, вероятно, поперечный перелом правой большой берцовой кости. Четыре… пять… шесть резаных ран, от четырех до шести сантиметров, на верхней и нижней части туловища… посмотри на меня? Можешь назвать свое имя? Можешь говорить?
Я покачала головой. Язык словно окаменел.
– Тебе больно?
Я кивнула.
– Кровяное давление снижено, учащенный пульс… гиповолемический шок… пожалуйста… – Один из мужчин, усевшийся на полу, заслонил ящик, который ей понадобился, но он приоткрыл его здоровой рукой и передал что-то, напоминающее большой лист фольги, врачу. Она накрыла этим меня, пока другой медик перевязывал мне руку.
Это странное одеяло немного согрело меня. Но боль вспыхнула снова, и я задрожала.
– Что случилось с твоей ногой? – Я застонала, когда врач приподняла ее, чтобы переместить на какой-то фиксатор. – Можешь рассказать, что случилось с твоей ногой?
– Больно, – задыхаясь, выдавила я.
Она обхватила ладонями мое лицо, и когда я посмотрела ей в глаза, то почувствовала, что на меня накатывает волна неконтролируемого страха.
– Все хорошо, ты в безопасности. Мы позаботимся о тебе. Ты в безопасности.
Солдат, сидевший на полу, протянул свою перепачканную кровью руку и мягко коснулся моего запястья.
– Ты хорошая девочка, – сказал он. – Ты хорошая, смелая девочка. Ты отлично поработала.
– Теперь ты в безопасности, – повторила врач. – Мы о тебе позаботимся.
Стена, которой я отгораживалась от пучины боли, страха и гнева, наконец рухнула, и я разрыдалась. Я плакала, как когда-то в гараже родительского дома в то последнее утро перед тем, как меня забрали, я заливалась слезами, потому что это было такое облегчение – больше не нужно было сдерживаться, не нужно было делать вид.
И когда на меня снова накатило умиротворяющее ничто, мне не нужно было пытаться оставаться в сознании.
Глава двадцать седьмая
Несколько дней я чувствовала себя запертой в собственном теле.
Иногда я ненадолго просыпалась, снова возвращаясь в реальный мир. Незнакомые звуки, пощелкивания, жужжание, писк. Лица за синими бумажными масками. Потолки, проплывающие над головой. Мне снились самые яркие сны за всю мою жизнь, и в них возникали люди, которых я не видела много лет. Прижавшись лбом к стеклу, я ехала на переднем сиденье синего фургона. И видела океан. Деревья. Небо.
И точно так же, как земля снова высыхает после дождя, в какой-то момент я почувствовала, что снова обретаю материальную форму, и разбитые осколки меня собираются в единое целое. И однажды утром я просто проснулась.
Комната была полна солнечного света.