Моя улыбка потухла, когда до меня дошли ее слова, но мне показалось, что она не это
сказала.
– Стой, повтори еще раз.
– Заезжала Бренда, и с ней была стопка журналов, со всей той рекламой, в которой ты
давно снимался, и…
– Погоди, она вышла? Как она нашла вас? – спросил я, мой голос повышался, даже не
смотря на то, что кто–то как будто перекрыл мне кислород, вынуждая сердце биться в два
раза чаще в груди. Когда Солнышко начала отвечать, я быстро переключил телефон с
громкой связи и поднес его к своему уху.
– Они освободили ее за прилежное поведение, ну, так она сказала. Но она нормально
выглядела. Вся вычищенная и …
– Мне похрен, как она выглядела…
– Я знаю…
– Так что, она решила, что может сорваться и прилететь, чтобы поздороваться? – моя
рука тряслась, и я ощущал обеспокоенный взгляд Эйса, но не мог думать ни о чем другом,
как о том, что женщина, которая украла мое детство, заявилась на порог дома моих
родителей.
– Просто успокойся на секундочку, чтобы мы смогли обсудить это…
– Успокоиться? Какого хрена она хотела?
И тогда Солнышко произнесла четыре слова которых я боялся с того дня, как попал в
приемную семью.
– Она хочет узнать тебя.
***
Я никогда прежде не видел Дилана таким напряженным и расстроенным, и от
умоляющих звуков, которые я смутно слышал из телефона, его мать тоже. Он сжимал
телефон до побелевших костяшек, а его челюсть сжалась настолько сильно, что я
запереживал, как бы он не сломал зубы.
– Этого никогда не произойдет, – сказал он, а когда я положил свою руку на его бедро,
чтобы успокоить, он вздрогнул, и это вынудило меня отстраниться и предоставить ему
немного пространства.
– …и она понятия не имеет, где ты, и никогда не узнает, пока ты не решишь иначе, –
сказала его мать, но по тому, как непреклонно затряс головой Дилан, не имело значения, что
она говорила, потому что он закрылся.
– Я не могу сейчас разговаривать, – сказал он, а когда убрал трубку от своего уха, он
уставился на него, будто никогда в жизни не видел ни одного, и произнес отрешенным
голосом. – Приятного отдыха в лагере.
После, отключив полностью телефон, он затолкал его в карман штанов и повернулся
лицом к окну.
Когда нас поглотила тишина, я не был уверен, что, черт возьми, сказать или лучше
сохранять молчание. Но пока мужчина, сидящий рядом со мной, закипал, мое любопытство
взяло верх, и я не мог воздержаться от расспросов.
– Дилан? – позвал я тихо, а когда он не обратил на меня внимания, я попытался снова.
– Эй, поговори со мной.
Он продолжал пристально вглядываться в окно, но слегка качнул головой.
– Кто такая Бренда и почему из–за нее ты, кажется, хочешь выпрыгнуть прямо из моей
машины на дорогу? – спросил я.
Дилан протяжно выдохнул и провел ладонью по своему лицу.
– Она не имеет никакого значения.
– Херня. Любой, кто оказывает такое влияние на тебя, – имеет значение.
– Отстань, Эйс.
– И просто оставить тебя страдать в тишине? Поговори со мной.
– Я не
никто для тебя, что означает, я в порядке, – он снова отвернулся к окну и пробормотал. – Я в
порядке.
Вздохнув, я щелкнул по сигналу поворота и свернул с дороги.
– Ты всегда говоришь мне, что я недостаточно открываюсь, и ты вытягиваешь из меня
дерьмо силой, на что я никогда не пойду добровольно. Так почему это не может работать в
двух направлениях, а?
– Потому что я не хочу разговаривать с тобой, – взорвался Дилан, его взгляд метал
кинжалы. – Я не собираюсь обсуждать историю своей семьи с тобой, не сейчас, и возможно
никогда. Прекрати, блять, давить на меня.
– Я не давлю на тебя…
– Нет давишь.
восемьдесят градусов от человека, которого я узнал за прошедшие несколько недель. И хотя
он не набрасывался на меня, за то, что я сделал что–то, было очевидно, что там до хрена
боли, которая утекала куда–то глубоко. Рана, которая никогда не заживет, и чем бы это ни
было, его реакция говорила мне, что там нет ничего хорошего. И это вызывало во мне еще
больше отчаянного желания узнать, что это или кто был источником.
– Я рядом, если захочешь…или нужно будет поговорить…
Дилан положил свою голову на подставленный кулак и вздохнул.
– Просто отвези меня домой.
Я почувствовал резкую боль от его слов в своей груди, и мне подумалось тогда,
насколько мне небезразличен этот человек. Потому что если бы кто–то еще разговаривал со
мной подобным образом или срывался на меня, я бы быстро отвернулся от них. Но Дилан, я
чувствовал каждую унцию его расстройства, его боли, но и еще я чувствовал каждый удар,
который он производил на меня с такой сердечной болью, которую я никогда не испытывал.
Такими бывают отношения? Серии невероятных взлетов и сокрушительных падений,