В мечтах о любви

– Но как же семья? Я хотел быть рядом, чтобы помогать им.

– Мы сможем им помочь гораздо больше, работая на одного из самых богатейших чародеев в Хилале!

– Вот оно что… – проронил Генри, но я не вслушивалась, стараясь убедить его:

– Мы сможем посмотреть весь мир, благодаря такой работе. Представляешь сколько гастролей, интересных городов? Ты же любишь приключения!

– Но после всегда возвращаюсь домой.

– Я же не предлагаю переехать в другой мир!

– Для меня это равноценно. Нолан так тебе понравился, что ты готова ехать за ним на край света?

– О Небо! Это тут при чем? Что ты несешь? – я с силой сжала кулаки и почувствовала, как кольцо впилось в кожу острыми гранями орнамента. Так и недоверие Генри впивалось в мою душу.

Разжала ладонь. Мы вдвоем уставились на нее, и тут я, до конца не осознавая, что творю, взяла кольцо и отдала его Генри, буквально впихнув украшение в его ладонь.

– Нам надо остыть и подумать, – глухо произнесла я. – Позже продолжим разговор.

Поднялась и нетвердым шагом направилась на выход из оранжереи. Как же так? Прошло всего не больше получаса, а жизнь снова перевернулась с ног на голову. Обидно.

Когда зашла в комнату, с трудом смогла разглядеть ее обстановку. Слезы застилали глаза. Как же так все произошло, сегодня ночью могли сбыться все мои мечты, но в итоге я одна и мне так горько и одиноко.

Любой бы просто сел и заплакал, но только не писатель. Клокочущие эмоции требовали выхода. Мне хотелось отразить на страницах всю ту бурю, что бушует во мне. Излить обиду и немного успокоиться. Почему он говорит, что я вся его жизнь, а сам не хочет идти на уступки? Еще и обвиняет в интересе к чужому человеку.

Из-под волшебного пера, очень удобного артефакта, который Расима называла просто ручкой выходили ровные, четкие строки. Меня с детства хвалили за умение красиво писать, отмечая, что каллиграфический почерк говорит о внутренней организованности. И в отношении меня это было верным выражением. Постановщику нужно же уметь организовывать, в первую очередь себя, но и других, конечно же. Мне очень хотелось попробовать себя в настоящем, да еще таком известном иллюзиуме. Если Генри не хочет ехать, то поеду одна. На этой мысли слезинка скатилась на лист и расплылась прозрачной кляксой.

– Чего сырость разводишь? – Муз был тут как тут.

– Пишу историю для новой работы.

– Ух ты! Поздравляю! Ты заслужила.

– Да уж, не все так радуются, как ты.

– Снова Генри обижает?

– Почему же снова? – неожиданно для себя стала на защиту парня.

– Он вечно то ревнует тебя, то не понимает, то сюрпризы его эти, из-за которых ты писать забываешь.

– Ты не прав! Любовь к Генри дает мне столько вдохновения. Даже нынешнее отчаяние дало мне почву для новой истории, – я указала наполовину исписанный лист.

Муз деловито слетел на него и принялся читать, смешно семеня от строчки к строчке маленькими лапками, которые он обычно поджимал в полете.

– Ну что ж, неплохо. Пусть отчаяние не покидает тебя. Не теряй его, тогда ты здорово пишешь!

– Ты, как всегда, кладезь мудрости и источник полезных советов, но как же любовь? – я абсолютно серьезно спросила Муза.

Мне так хотелось, чтобы он сейчас сказал в своей обычной манере, что любовь мешает моему творчеству, хотя я с ним никогда не соглашалась. Возможно, именно слова Муза о том, что, если я остепенюсь, заведу семью, то перестану творить, отталкивали меня от Генри. Умом понимала, что не быть такому, что он, наоборот, главный источник моего вдохновения, но душу все грыз и грыз червячок сомнений.

– Знаешь, – Муз сложил на сухой грудке передние лапки, приняв вид мудреца, готового делиться огромным жизненным опытом: – Любовь нужна так же, как и смерть, словно соль и перец для блюда. Иначе жизнь будет безвкусна.

Честно говоря, я не поняла, что он этим хотел сказать и уставилась на золотистого мотылька с вопросительным выражением.

– Ох, ну что непонятного?! – Муз всплеснул лапками. – Если не будет смерти, человек не будет так ценить жизнь, но опять же жизнь без любви будет бесцветным полотном, совсем без красок. Извини, но если бы не было любви, о чем бы ты тогда писала?

– Раньше ты другое говорил.

– Молодой был, глупый. Эх, а теперь влюбился в одну красивую бабочку, но она такая ветреная, прыгает с цветка на цветок и не обращает на мотыльков никакого внимания, – я затаила дыхание. Муз не любил рассказывать о своем мире, якобы это запрещено, но иногда его заносило и в такие моменты я превращалась в «большое ухо». – Она для меня мечта. Как далекая равнодушная, но такая яркая звезда. Любовь, как сладкая конфета с горькой начинкой. Но я бы не против съесть ее всю.

– Кого? – встрепенулась я.

– Да что ты будешь делать! Ты меня вообще не слушаешь?

– Наоборот, заслушалась.

– Ладно, лучше пиши давай. А то лишь бы не работать, – вот так всегда, сам заболтал, сам же и назвал ленивой. Вредный жук.

***