В места не столь отдаленные

Волнуемый воспоминаниями о прошлом, Невежин провёл почти без сна ночь после судебного приговора и заснул только на рассвете. Он не слыхал, как в исходе седьмого часа надзиратель отворил форточку в дверях его камеры и бросил на койку дневную порцию чёрного хлеба, как затем в коридоре раздавались громкие возгласы: «Кипяток, кипяток!», предупреждавшие узников, имевших свой чай, о разноске кипятка, — и проснулся, против обыкновения, поздно.

Был двенадцатый час. Славный солнечный день врывался в окно камеры, заливая маленькую клетку снопами яркого, весёлого света. Невежин только что окончил свой туалет, приотворил окно, укреплённое цепями, жадно подышал свежим весенним воздухом и занялся варкой кофе на спиртовой лампочке, стараясь продлить это занятие, чтобы как-нибудь убить время.

Не успел он докончить стакана, как дверь камеры с шумом отворилась, и надзиратель произнёс громким голосом:

— Пожалуйте на свиданье!

Это была такая приятная неожиданность, что молодой человек сперва не поверил. Дни свиданий с матерью были у него по средам и воскресеньям, а сегодня была пятница.

«Неужели это она… так скоро!» — пронеслось у него в голове, и он переспросил надзирателя дрогнувшим от радостного волнения голосом:

— На свиданье… мне? Разве сегодня есть свидания?

— Верно, начальник разрешил не в очередь.

Невежин бросился из камеры. Он шёл так скоро, что старый надзиратель едва успевал за ним.

— Где свидание? Общее или звериное, за решёткой? — спрашивал Невежин, когда они спускались с лестницы…

— Разве забыли, что сегодня общих нет. Сегодня только для политических! Вам, выходит, экстренное.

— Ах да, я и забыл. Значит, и мне в камере! — обрадовался Невежин. — Вы будете присутствовать при свидании?

— Вам можно и без надзора! — снисходительно заметил пучеглазый, военной выправки старик, из бывших жандармов. «Ты, мол, не политический, что с тобой-то сидеть!» — подумал старик и прибавил: — Вот провожу вас и сейчас пойду опять наверх за другим господином… С тем и сидеть буду… Сегодня просто пятки горят…

— А что, устали?

— Да как не устать… Каждый на свиданье лётом летит, словно угорелый, мне и не поспеть… Ноги мои уж старые.

Невежин умерил шаг и спросил:

— А кто пришёл ко мне… Вы не знаете?

Почему ему знать, кто там сидит в приёмной? Его дело одно: ходи с главного поста наверх и оттуда вниз.

Они спустились. В коридоре, недалеко от главного выхода, со списком в руках, стоял дежурный помощник, не «бестолковый», а добрый, пользовавшийся расположением и посетителей, и заключённых, высокий худощавый брюнет с добрым лицом, не успевшим ещё приобрести равнодушно-официального выражения тюремной крысы.

— Сейчас придут к вам! — мягко проговорил он, посматривая на часы, и, отмечая на бумажке время, указал на одну из камер.

В эту минуту какая-то молодая дама в глубоком трауре, с корзиной в руках, проходила мимо и взглянула на молодого человека тем необычайно ласковым, сочувственным взглядом, которым умеют глядеть только женщины, испытавшие несчастье в жизни.

«Верно, принимает меня не за уголовного!» Невежин остановился, чтобы дать ей дорогу, и в свою очередь взглянул с невольным уважением на это милое, грустное лицо с заплаканными глазами. И этот глубокий траур, и выражение её бесконечно доброго лица, и самая походка… всё свидетельствовало о большом горе. Дама вдруг остановилась и подняла кверху голову. Счастливое, радостное выражение осветило её лицо.

Быстро спускаясь с лестницы и весело кивая кудрявой головой, шёл к ней молодой человек… Вот он спустился, протянул ей обе руки и на ходу проговорил, обращаясь к помощнику:

— Уж вы, пожалуйста, не оттяните ни одной минуты… Теперь ровно двенадцать!

И они оба скрылись в соседней камере, сопровождаемые надзирателем.

Невежин вошёл в свою и заходил в волнении взад и вперёд. Несколько минут, протекших в ожидании, показались ему чуть ли не вечностью.

«Скоро ли?»

Он смотрел нетерпеливо на часы, останавливался у дверей, прислушиваясь к шагам в коридоре, несколько раз выглядывал из-за двери… никого не было. Он не сомневался, что придёт Зинаида Николаевна. Кому прийти другому? Целых семь месяцев он её не видал… Вчера только, в суде, но там было так темно. Он давно хотел просить этого свидания с ней и не решался. Теперь, перед разлукой навсегда, он должен её видеть, должен объясниться.

Наконец двери отворились именно в ту минуту, когда Невежин не ожидал этого и стоял в противоположном конце камеры. Невежин быстро обернулся и замер на месте от изумления.

Вместо девушки, которую он ждал, перед ним стояла его жена.

Она робко, точно виноватая, протянула ему руку и промолвила тихим голосом, полным мольбы:

— Прости… Простите, — поправилась она, — что я пришла. Я знаю, вы не хотели меня видеть раньше, но теперь… после приговора…

Невежин взглянул на жену. Боже мой, как осунулась, как постарела она в последнее время! Особенно поразило его выражение какого-то покорного страдания, смягчившее черты её лица, и кроткий, грустный взгляд её глаз.