В месте здесь

На месте храма сейчас замок норманнов – но он и зовется замком Венеры – охраняя место? Но богини там сейчас нет, она везде, где сможешь её встретить. Хотя, когда любящих мало, она недовольна, и гору затягивают облака. Любовь тоже воля.

А под горой живут на серпе, жнут в море из пены такую же белую соль и огромных рыб, которых продают в Пещере. Прибой подарит кусочек керамики с цветами, сад – надутую, пустую, но очень острую колючку. Медленные часы показывают только сутки. Лопоухие дельфины приводят воду. Это всё нужно – и всего этого совсем недостаточно.

3

На островке жили перепёлки, через пролив росли дикие груши. Нимфа устроила на островке источник с ивами и белыми утками – может быть, она же, посмеиваясь, посоветовала воде вытесниться для открытия закона. Комедию тоже придумали тут, недалеко от науки. Дальше построил замок Маниак – но гораздо большие маньяки затем разобрали на укрепления и театр, и амфитеатр, и алтарь Зевса. Но на всё и у них сил не хватило. За последним рядом сидений – ниши для погребений, мёртвых тоже нельзя оставлять без театра, они смотрят из своих трагедий на трагедию на сцене. А дальше живые мёртвые приглашали камень из белой стены стать городом. Потолки там рушатся, только ухо слишком узкое, чтобы упасть. Колонны держат тени. Арки над окнами – пышной причёской над лицом.

Размах классики храма Афины слишком легко стал кафедральным собором. Или колонны только спрятались под крышу, пережидая бурю? Мрамору барокко трудно угнаться за разнообразием их белизны. Хотя церкви тут тоже беспокойные, могут повернуться на месте, оставив окно-розу ветру. Часть арок перспективного романского портала сбежала от колонн. Фасад в мелкой ряби волн. Святые гасят фитили бомб. Может быть, своды собора – тоже ухо, которым человек слушает себя? Зелёный и фиолетовый над колоннами окон.

Гигантская воронка умопомрачения хочет вылить землю в небо, но земля не поддастся. Не только у Марафона, здесь тоже отбили нашествие востока на запад – и после этого в город пришла вода сквозь скалу, к театру и к мёртвым. Далеко наверху шляпка гвоздя – скреплено прочно.

Возят тут крылатые змеи. Лев припаркован у лестницы вместе с мотороллером. Тот, к кому вытеснилась вода, превратился в знаки – его гробница не его, формулы не похоронишь. Рядом растет папирус, писать будет на чём. Тут и жить Изумлению мира – на конце длинного мыса, на суше среди волн, в тяжести ударов и лёгкости пены. Зелень оливок касается мхом свежей двухтысячелетней белизны камня – и непрочных ночей внутри него.

4

Оказалось, что Древней Греции лучше не в Греции (там на неё друг за другом накидываются разные современности, турки и козы). Отойти в сторону, чтобы остаться собой. Недалеко от моря (какая Греция без моря), чтобы оно блестело в проёмах между колонн. Недалеко от солнца. Дальше торчащих вертикально и смотрящих друг на друга каменных столбов, дальше не человеком сделанных пирамид. Дальше дороги – чтобы можно было подходить и смотреть на медленно вырастающее. Тенью на фоне неба издали, колоннами света рядом.

Мрамор чувствует дыхание Сахары за морем и становится рыжим, песочным – оставаясь прочным домом пространства. Колонны держат то, что хотят, а не то, что на них положили. За две с лишним тысячи лет можно было стряхнуть лишнее. Вертикали рядом с лежащими полями. На камне печать ракушки.

Храмы давали уверенность и тень. Говорили, что мир может быть понят. Что есть что-то большее, чем повседневность (для этого боги – лишь предлог и псевдоним). Что человеку по силам установить в воздухе камни. Потому они – основа. Потому и остались – а еще ступени площади для народных собраний и фундаменты домов. Храмы тяжелы, как тяжелы многие боги – только время, разбирая их, стирая раскраску, лишая богов власти, добавляет лёгкости. Оно впускает в храмы настоящее небо. Освобождает их от богов. Храмы использовали в качестве образцов, но копии не оживают.

Фундаменты – лабиринт. Тайна прошедшей жизни серебряной нитью во тьме. Замочные скважины башен, дома-печи. Хаос упавших камней возвращается в скалу. Колонны становятся рощами деревьев. Платить серебром олив и смотреть глазами их стволов. В стенах ущелья песочные часы и хранилища. Полузмея-полуженщина ловит рыбу. Спят навытяжку на спине атланты-теламоны, роботы пятого века до нашей эры, собранные из каменных бубликов. Во впадинах, посвященных воде, поселились цветы.

Пожертвуем хтоническим божествам по конфете на круглом алтаре (вряд ли им раньше кто-то давал конфеты). Ближе к земле камень чернеет. На нем снова писать белым. Море тоже рисует белым на коричневом кувшинов. Те, кто жил тут ещё до храмов, пили из ласточек и цветов.

5