В мире насекомых. Кто они такие? Маленькие жители нашей планеты?..

Трубачики оказались большими собственниками. Вскоре садок был негласно разделен на три части, и каждый из трех сверчков сидел на своем месте, знал только свою территорию и на чужие владения не зарился. Так, видимо, полагалось и на воле. Не зря говорится в старой русской пословице: «Всяк сверчок знай свой шесток».

Как-то садок переставили на освещенное солнцем окно. Пленники тотчас же оживились, выбрались наверх и, обогревшись, стали усиленно облизывать свои лапки. Кстати, так делают и многие кузнечики, только зачем — никто не знает. После солнечных ванн трубачики всю ночь напролет распевали громкими голосами. С тех пор стало правилом греть их на окне.

У трубачиков был строгий распорядок. Свои концерты они начинали ровно в девять часов вечера. Искусственный свет в этом отсчете времени не имел значения. Трубачики были пунктуальны, даже если окна закрывались шторами, и зажигался свет. Чувство времени у них было развито необычайно. Они обладали какими-то таинственными внутренними часами.

Мы все привыкли к такому распорядку дня питомцев, и нередко, бывало, кто-нибудь, услышав трели, удивлялся:

— Неужели уже девять часов? — Или недоумевал: — Что-то долго не поют сверчки сегодня, неужели еще нет девяти?

Как-то вечером я вздумал сверчков прогреть электрической лампочкой. Неутомимые музыканты прервали свои песни, забрались повыше, ближе к теплу и, размахивая длинными усиками, принялись за любимое занятие — облизывание лапок. И после этого перестали петь. Молчание было упорным и продолжалось три дня. Что случилось с моими пленниками?

Видимо, ночной прогрев сбил весь ритм их жизни, разладил механизм внутренних часов. Ведь теплу полагалось быть только днем.

Наступала осень. Стали прохладнее ночи. Сверчки с каждым днем пели все реже и тише. Вот замолк один, потом другой. Но третий, самый звонкий, все еще продолжал весело и громко распевать песни.

Пожелтели на деревьях листья и, опав на землю, зашуршали под ногами прохожих. Утрами на землю ложился тонкий белый иней. В пустыне свистел холодный ветер, приподнимая с сухой земли столбы пыли, и гнал перекати-поле. Все трубачики давно закончили свои жизненные дела и погибли, оставив зимовать яички. А мой музыкант не сдавался, и нежная трель колокольчика неслась ночами из проволочного садка. Замолк он неожиданно 29 октября, за день до непогоды, туманов, дождей и первого снега. Спрятался в самую гущу травы и уснул. И сразу в квартире стало как-то пусто, не хватало трубачика и его веселых песен.

Утопленники

Прохладное утро с легким освежающим ветром промелькнуло, как всегда, быстро. Исчезли в ущелье тени, показалось солнце, наступил зной. Красные скалы, черный щебень и сухая земля, едва прикрытая мертвыми травами, быстро стали горячими.

В узкой полоске густых тростников бежит ручей. Здесь можно устроиться на день. Вот только некуда деваться от скрипучих криков цикад. Их масса. Всюду сидят эти шумные создания, без конца скрипят и скрипят. Вся земля изрешечена их норками, везде на ней валяются пустые шкурки личинок, навсегда покинувших свои подземные жилища юности. Может быть, уехать от этого места подальше? Но вокруг на десятки километров мертвая жаркая пустыня, поэтому очень трудно расстаться с ручейком в тростниках.

Медленно, как тяжелый сон, проходит жаркий день, ничего не оставляет в памяти. Наконец, в ущелье ложатся глубокие тени, за скалы скрывается солнце. Веет прохладой. На душе отрадно. И не только оттого, что уже не струится по телу пот и хочется пить, а потому, что прекратился этот ужасный крик цикад, сверлящий мозг.

Вместе с прохладой на горы опускается удивительная тишина. Отчетливо слышен далекий крик горной куропатки, легкий шепот тростника, нежный шорох крыльев стрекоз. Мимо, извивающейся лентой, поползли муравьи-жнецы. Каждый труженик уже тащит семечко тюльпана. Но когда потемнели красные горы, потухли облака, и опустились сумерки, на каменистой осыпи раздалась робкая и нежная трель сверчка-трубачика. Она повторилась с осыпи на противоположной стороне ущелья, в перекличку быстро включились еще певцы, и через несколько минут зазвучал хор тысячи азартных певцов. На смену дневным музыкантам пришли ночные. И ничего не осталось от тишины.

Я брожу с фонарем в темноте по горам, слушаю песню многоголосого хора. Но неожиданно возле меня все смолкает. Необыкновенно чуткие сверчки тотчас же прерывают песни при моем приближении. Как теперь найти их в каменистых осыпях сложнейшего лабиринта ходов между камнями.

За многие годы путешествий в душные летние ночи, проведенные в пустыне, когда все звенело от песен кузнечиков и сверчков, ни один певец не отваживался подавать голос вблизи бивака. Кузнечики и сверчки, очевидно, отлично чувствовали издалека присутствие даже спящего человека. Вокруг нас всегда существовала мертвая зона, которая простиралась на 50–100 метров. Лишь один раз вблизи палатки устроился сверчок. Его голос казался таким громким, что пришлось выбираться из спального мешка, чтобы прогнать непрошеного солиста.