В мире отверженных. Записки бывшего каторжника. Том 1

За это Водянин, человек вообще очень покладистый и мягкий, не стеснялся высказывать Ефимову в глаза такую горькую правду, которой тот, с его самолюбием, ни от кого другого не стал бы спокойно выслушивать. Я уж сказал, что это была натура совсем особого склада. Родом он также был пермяк, и хотя из местности более глухой, земледельческой, но тоже достаточно уже развращенной. В работу пришел за убийство двух проезжих торговцев. По словам Ефимова, идея убийства явилась у него совершенно внезапно, благодаря глухому лесу, в котором он встретил свои жертвы. При гигантском росте и силе он живо с ними управился и все следы скрыл самым тщательным образом. Подозрение никогда бы не пало на него, и погиб он только по чисто сумасшедшей случайности — ложному оговору и ложной улике. Одна женщина, встретившая купцов в день убийства, показала, что встретила также и Ефимова, осторожно выходившего из того же лесу; а между в действительности она видела совсем другого человека, только похожего на него ростом. Кроме того, при обыске нашли у Ефимова рубашку со свежим пятном крови, которая на самом деле была не человеческая, а телячья… Еще несколько других таких же мнимых улик сложились вместе столь роковым образом, что Ефимов, до конца не сознавшийся в убийстве, осужден был на пятнадцать лет каторги. Это обстоятельство сильно его поразило. Он много раз говорил миг, что хорошо испытал, как невыгодно быть мошенником, и что впредь станет жить только честным трудом.

— Ведь вот все, кажется, следы укрыл, чисто все обделал, ни одной справедливой улики не оставил, а в каторгу попал! И сколько я ни наблюдал, редко-редко какое убивство неоткрытым оставалось.

— А раньше вы, Ефимов, занимались какими-нибудь мошенничествами?

— Ни боже мой! И вся семья у нас честная!

— Чего ж ты, Еграха, врешь? — оборвал его Чирок. — А зачем же брат у тебя по Якутскому грахту сослан?

— Ага! Поймал тебя Чирок на крючок! — загоготала радостно вся камера, почему-то крайне недоброжелательно относившаяся к Ефимову.

— Брат мой совсем по другому делу сослан, — смущенно отвечал Ефимов, — не по мошенницкому.

— По святому небось? — ядовито продолжал приставать Чирок.

Ефимов молчал; все ехидно улыбались и переглядывались между собою. Мне становилось ясным, что только мы с Чирком не понимаем, в чем дело.

— Да они скопцы! — не выдержал наконец Железный Кот, давно уже сердито ерзавший на своих нарах. — У них вся деревня скопческая… И брат его за это ж по Якутскому пошел… Один Еграшка каким-то чудом не оскопился…

— Тьфу! Тьфу! — отплевывался Чирок. — Вот ненавижу этих людей… Самые супротивные люди! Чтоб свое тело я стал резать, себя увечить? Да лучше ж совсем помереть. Из чего ж тогда и жить, коли это… отрезать? Я почти старичонко уж, а и то в надеже еще живу, что на волю выду — опять человеком стану.

— Ты судишь, Чирок, как все мирские люди судят, — робко вступался за скопцов красный как рак Ефимов, — они люди особого сорту… Они об небе думают, потому писании сказано…

— Паскудники вы окаянные! — перебивал его Чирок, удерживаемый общим одобрением. — Об небе вы думаете? Гадов таких, как ваши скопцы, и свет не создавал. Самый двуликий народ. И жадности в их сколько, жадности этой сколько сидит! Об небе они думают… тьфу!.. Ты-то почему ж уцелел?

— Так как-то, не пришлось. Рано женился. Ведь не неволят тоже, по доброму изволенью печать принимают. Было и у меня, конечно, желание, только бес пересилил, мир пленил.

— Вот дурак!.. Бес, говорит, пересилил. Да где ж и бесов-то искать, как не в вашей сехте? Знаю я ее хорошо. Что у вас там делается, как на богомолье тайное сходитесь!

— Ничего дурного не делается, это все поклепы одни. Слыхал я!

— Ты, вестимо, своих застаивать будешь. Да меня, брат, не проведешь! Я тоже из тех ведь местов. Самое поганое племя — скопцы.

— Что верно, то верно, — опять не выдержал Железный Кот, — и что скопленые у них, что не скопление — одна порода тавреная! Жадные, лицемерные! Посмотрите хоть на Еграфа. Ведь другого такого жида с огнем сыскать трудно. Над кажной копейкой трясется, ровно осиновый лист, на деньгах, ровно пес цепной при амбаре, сидит!

При последних словах Ефимов, видимо страшно оскорбившись, но не желая заводить ссоры с Железным Котом, с сердцем махнул рукой и, весь пылая как огонь, выбежал из камеры. А за глаза его еще сильнее начали ругать и костить на все корки.

Действительно, Ефимов был страшно скуп. В дороге он держал майдан; теперь, будучи немного грамотным, вел счет издержанных вместе с Железным Котом денег и цепко хватался за каждый грош. Если случалось потихоньку от начальства купить молока или мяса, никогда не приглашал к своей трапезе товарищей, и этой скупостью своей, видимо, стеснял кузнеца, имевшего более открытый нрав и щедрое сердце. Мне кажется, только слабость характера мешала последнему порвать с Ефимовым всякие отношения; он страшно не любил его и часто, не вытерпев, высказывал в глаза резкие обличения.