В мире отверженных. Записки бывшего каторжника. Том 2

— Я пришел вчера вечером, перед самой поверкой, в кухню заваривать чай. Азиадинов в последнее время ужасно за мной ухаживал, небывалую любезность обнаруживал. «Не хотите ли, — спрашивает, — Валерьян Михалыч, ложку-другую молока, у меня от больничных порций осталось?» И почти насильно всучил мне котелок — на дне две ложки молока; признаться, мне не хотелось и обидеть его отказом после всех этих историй… Как вдруг подлетает Карпушка Липатов: «Господин, вам ведь ни к чему эти две ложки, а у меня в спине косточка вырасти от питья может». Посмеялся я и отдал ему, на свое счастье, на его беду. После поверки вынимает Карпушка из-под халата котелок и торжественно провозглашает: «Кто Карпушке поклониться хочет — чай сегодня молосный пить?» Стрельбицкий с Китаевым тут как тут: «Мы самому богу кланяться не любим, а коли хочешь нам товарищем быть, наливай по чашке». И стали чаевать. Через полчаса и схватило всех троих. Карпушка, должно быть, больше выпил — повалился как мертвый, и глаза даже закатились. Китаев же все время стонал, хватаясь за живот. Странно даже видеть было, что такой здоровенный мужчина хныкал, точно баба: «Ох, братцы, смертонька моя подошла! Ох, обкормили варвары!» Стрельбицкий тоже все время находился в сознании и хоть выносил, по-видимому, не меньшие муки, не терял мужества. Только грозился все сломать шею Азиадинову и Юхореву, когда выздоровеет.

— Юхореву? При чем тут Юхорев?

— А кто же, как не он, сволочь? — заголосила вся камера, слушавшая рассказ Башурова. — Он, гадина, отраву у нас в тюрьме развел, некому больше! Одна их шайка: Юхорев, Землянский да Азиадинов!

— Ежели я заступался за их, так нешто я знал за имя этакое дело? — Зарычал, поднимаясь с нар, смущенный донельзя Быков, обращаясь в мою сторону. — Я за правду только стоял, за свою обиду.

— А все же, ребята, надо раньше обследовать это дело, — заговорил мой горный начальник Пальчиков, тоже принадлежавший втайне к почитателям Юхорева. — Может, другие виновники сыщутся, черная их немочь побери! Как можно с бухты-барахты на человека этакую вину возводить? Пущай настоящие врачи обследуют и скажут; может, это и не отрава еще вовсе, чтоб ее язвой язвило!

— Это само собой, — подхватил и Быков, — можно человека и. без вины завинить, мало разве примеров… Сразу так нельзя говорить: Юхорев, Юхорев… А может, и другой кто.

Я вполне согласился с этим мнением и отправился в лазарет узнать о состоянии здоровья больных и расспросить обо всем Штейнгарта. Последний не сомкнул глаз в течение ночи и еле стоял на ногах от утомления. Ночью в больнице происходило следующее. Явившись осмотреть больных, он нашел ясно выраженную картину болезни: рвота, судороги, расширенные зрачки, жжение в горле, томительная жажда… Конечно, не будь предшествовавших разговоров о яде, о мечте арестантов обокрасть больничную аптеку, Штейнгарт, несмотря на все эти яркие признаки, бродил бы как впотьмах, но теперь ужасное подозрение пришло ему в голову. Тотчас же послал он за Лучезаровым. Последний явился немедленно, сильно взволнованный и встревоженный.

— Что тут такое? Неужели и к нам забралась азиатская гостья? Ведь не было еще случаев холеры в Забайкальской области.

— Это не холера, но не лучше холеры, — отвечал Штейнгарт, — это отравление…

С бравым капитаном чуть не случился апоплексический удар.

— Невозможно… В моей тюрьме? Вы ошиблись.

— Смотрите сами.

И Штейнгарт показал ему медицинский учебник с подробным описанием симптомов отравления атропином.

— Откуда же они достали, мерзавцы, яд?

— Об этом вы подумаете после. А теперь, если желаете спасти отравленных, вы должны принять на свою ответственность способ лечения. Средство должно быть употреблено героическое: тоже яд — морфий.

— Но так ли уж плохо их положение?

Штейнгарт повел его в комнату, где лежали больные. Карпушка уже начинал хрипеть, Стрельбицкий еле поворачивал головой, а Китаев жалобно стонал:

— Батюшка начальник… Спаси… Будь отцом родным!..

— Делайте все что хотите, только спасите их! — круто повернулся Лучезаров к Штейнгарту в сильном волнении.

Последний тотчас же приступил к работе. Землянский был в отлучке — он накануне уехал в завод, отпущенный Лучезаровым на три дня в гости.

Бравый капитан глядел на все с страшно растерянным видом и то и дело подходил к Штейнгарту с вопросами:

— Но как же вы полагаете? Что же это наконец такое?.. На кого думать?

Штейнгарт только пожимал плечами.

— Мое дело констатировать факт, а теперь — ухаживать за больными. Во всем прочем вы хозяин. Одно я позволю себе порекомендовать вам: собрать рвоту больных, в сосуд и запечатать.

— Совершенно верно! Обязательно! Биркин, Биркин! И знаете, что: я пошлю сейчас же отобрать и тот котелок, в котором был чай, быть может, его осталось хоть немного…