В мое время

Песня появилась в сорок пятом, но уже после войны. Исаковский однажды мне рассказал, что Твардовского особенно возмущала строчка: “пыль да туман”. Что-нибудь уж одно – вместе так не бывает. Я возразил: может быть, это просто перечисление. Михаил Васильевич не согласился. “Пыль да туман”, то есть одновременно.

Ну ладно. Давайте посмотрим подробнее.

В первых строках перечисляются, по мнению автора, тяготы, неудобства войны: пыль, туман, холода и пр. Но ведь, скажем, туман не обязательно в тягость. Холод или пыль – не только и не столько фронтовая подробность. (Другое дело пыль у Киплинга, но ведь там: “мы идем по Африке”.) И уж тем более “степной бурьян”! Он-то уж при чем?

Далее:

Знать не можешь

Доли своей:

Может, крылья сложишь

Посреди степей.

“Можешь” и рядом “может” – создают ощущение недостаточности отбора. А почему “крылья”? Случайная метафора. Или вот – “степей”. Степь сама по себе, т.е. и в единственном числе, нечто очень широкое в отличие от поля. И в припеве опять “степи”:

Вьется пыль под сапогами

степями,

полями…

То есть открытый, бескрайний простор. И вдруг:

Выстрел грянет,

Ворон кружит,

Твой дружок в бурьяне

Неживой лежит.

Нет, это не бой. В бою все вверх дном. А здесь что это за явно одиночный выстрел, который “грянет”? И что это за ворон? (Может быть отсюда – “крылья сложишь”?) Никаких воронов во время боя быть не может. Совершенно очевидно: “дружок” расстрелян. Это что-то вроде “Думы про Опанаса”. Только неизвестно – за что.

Здесь кульминация песни. А дальше – как положено:

Край сосновый,

Солнце встает.

У крыльца родного

Мать сыночка ждет.

Да уж не дождется.

И вот тут следует в который раз подивиться истинной народности песни. Ее явные несуразности, нескладицы не только не мешают, но помогают ей.

Все глядят вослед за нами

Родные глаза.

Попробуйте написать так в прозе, – вам скажут: не годится, неграмотно. А здесь – пожалуйста. Да и концовка:

Нам дороги эти

Позабыть нельзя.

Он хотел сказать: “невозможно позабыть”, “не забыть”. Написалось – как есть. И ведь всех устраивает. Более полувека Россия знает и от души, не сбиваясь, поет эту песню.

Какие там еще карты!

* * *

Был спортивный журналист Аркадий Галинский. Писал главным образом о футболе, знал его досконально, знаком был чуть не со всеми из этого мира. Он обладал редкой наблюдательностью, неожиданностью суждений. Так он заметил, что спортсмены из коллективных игровых видов хорошо играют и в шахматы. Действительно, я вслед за ним обратил внимание на то, что футболисты сборной СССР охотно коротают время за доской (меня приглашал к ним на сборы тогдашний начальник команды Андрей Старостин). А с Анатолием Карповым вполне достойно сражались ведущие наши хоккеисты. Галинский объяснял это развитым комбинационным чутьем тех и других.

Как раз вошли в моду футбольные встречи между командами московской мэрии, правительства России, артистов эстрады и проч. В артистической сборной увлеченно играл Гарри Каспаров. Тут Галинский написал, что сделанное им наблюдение срабатывает только в одном направлении, – т.е. на что уж высок комбинационный дар шахматного короля, но здесь это ему ничего не дает, и в футбол он играет слабо.

И вы знаете, Каспаров прекратил свои футбольные забавы. Он оказался настолько честолюбив, что не пожелал, чтобы о нем так писали.

* * *

После неудачи нашей сильной сборной на чемпионате мира в Чили стали поговаривать, что вина во многом на Яшине, что он был не готов, и пора ему уходить. Возобновились игры внутреннего первенства, Яшин и здесь стоял крайне неуверенно. Особенно удивляли мячи, пропущенные им издали. Помню, гол от “Шахтера” он пропустил метров с сорока. Мяч летел очень долго и, казалось, медленно, а вратарь не среагировал. Андрей Петрович сказал: – Можно было пешком дойти до угла. Такой мяч и Шток бы взял… (Драматург Исидор Шток, свояк Старостина и, понятно, ярый болельщик, был человек совершенно не спортивный.)

И вдруг Яшин выпрямился, восстановился, заиграл по-прежнему. А уж после того как он потрясающе отстоял тайм за сборную ФИФА против сборной Англии в 1963 году на Уэмбли, весь футбольный мир снова им завосторгался. И Андрей тоже: – Лёва – глыба!..

Яшин еще несколько лет триумфально стоял за сборную.

А недавно я услышал от былого динамовского защитника Эдуарда Мудрика, что у Яшина были проблемы со зрением: он не очень хорошо видел вдаль, особенно вечером, при искусственном освещении – отсюда и некоторые пропущенные им “пенки”. В воротах и в пределах штрафной он был царь и бог, а издали мог не заметить момент удара. Его необъяснимые для других промахи оставались тайной московского “Динамо”.

Когда я пересказал это Святославу Федорову, тот среагировал профессионально: – Нужно было его прооперировать.

* * *

Любопытно, что наивнейшая повесть Льва Кассиля “Вратарь республики” и такой же его рассказ тоже тридцатых годов “Турецкие бутсы” поразили тогда воображение многих и запомнились навсегда.

В ту пору почти не было профессиональных футбольных радиокомментаторов, вели репортажи частенько и любители – тот же Л. Кассиль.