В море погасли огни (блокадные дневники)

Он повернулся ко мне, собираясь нас познакомить. Но жена штурмана, взглянув на меня, вдруг все поняла. Она не закричала, нет, а лишь сдавленно сказала: "Ой, что - то с Борей случилось!" - и опустилась на бровку дорожки.

От недоброго предчувствия у нее отнялись ноги. Они ей не подчинялись. Она с трудом поднялась только с нашей помощью.

Взяв под руки, мы повели ее домой. Девочка уцепилась за руку комиссара, жалостливо смотрела на мать и спрашивала:

- Ты ножку ушибла, да? Тебе больно?...

А та, в несколько минут постарев, шла стиснув зубы.

Только дома, узнав подробности о гибели мужа, она дала волю слезам. А мы стояли истуканами, не зная, как быть, какие слова говорить в утешение. Хорошо, что в квартире оказалась соседка. Сердобольная женщина принесла валерьянки и накапала в стакан с водой. Жена штурмана выпила ее судорожными глотками. Мы слышали, как стучали ее зубы о стекло стакана.

Валерьянка, конечно, не успокоила. Соседка движением головы указала, чтобы мы удалились. Минуты через две она вышла в коридор и шепнула:

- Пусть выплачется. А вы идите. Я присмотрю за девочкой.

Комиссар объяснил ей, какие справки нужно добыть для получения пенсии, и, отдав принесенные продукты, пообещал зайти на следующий день.

На улице он с укором взглянул на меня и сказал:

- Эх, писатель, совсем ты не годишься для этих дел!

20 августа. В Ленинграде строгое затемнение. На улицах больше не горят фонари. Окна домов не отражаются в каналах золотистыми бликами: они наглухо задрапированы шторами из плотной бумаги.

Трамваи, в которых светятся синие лампочки, ползут по улицам, как видения подводного царства. Пассажиры с синими лицами похожи на утопленников.

Автомобили имеют только два рыбьих глаза, тускло освещающих асфальт перед колесами.

В облачные вечера город погружается в непроницаемую мглу. В первые минуты, когда глаза еще не привыкли ко тьме, идешь как слепой с вытянутыми вперед руками. Чтобы пешеходы не сталкивались, выпущены специальные обработанные фосфором значки, которые едва приметно мерцают.

Во время воздушных тревог даже курить на улице воспрещается. Обязательно окликнет дежурный.

В городе введен комендантский час. Если хочешь куда-нибудь пойти после двенадцати, нужно знать пароль.

По ночам улицы пусты. Только у ворот домов, под синими лампочками, сидят дежурные, обычно женщины или подростки. Они следят, чтобы из окон даже в щелочки не проникал свет.

По вечерам на набережной Невы полно женщин. Они приходят поглядеть на корабли и моряков.

У парапетов виднеются во тьме притихшие парочки. У кораблей слышится смех, позванивание гитар и мандолин. На катерах играют патефоны. Война войной, а жизнь требует свое.

Моряков, сменившихся с вахты, невозможно удержать на кораблях, под разными предлогами они стремятся на берег. Катерники прямо с борта перемахивают через парапет, где их ждут знакомые девушки. Дежурные лишь предупреждают: "Любезничать любезничай, но по первому сигналу будь на корабле!"

Командиры стараются не замечать мелких нарушений, многие сами не прочь хоть полчасика побыть с любимыми на берегу. Только неисправимые холостяки недовольно ворчат о нарушении морского порядка.

Набережная мгновенно пустеет, когда громкоговорители объявляют воздушную тревогу. Моряки бегом устремляются на свои посты, а женщины - в противоположную сторону: туда, где горят синие огоньки бомбоубежищ.

Через три - четыре минуты все замирает в городе, только шарят по небу зеленоватые щупальца прожекторов да слышится четкое постукивание метронома, отсчитывающего секунды.

Медная песня горниста - отбой воздушной тревоги - радует и веселит. Набережная опять делается многолюдной.

И днем около кораблей стоят родственники моряков. Приходят старики узнать: не встречался ли кто с их сыновьями? Почему нет писем? Матросы как могут успокаивают их:

- Сейчас не до писем. А в море, как известно, почтовых ящиков нет.

В один из дней в толпе среди любопытных женщин, наблюдавших за жизнью матросов на "Полярной звезде", я узнал свою давнюю знакомую - Аулю Н.

В юные годы казалось, что меня влечет к ней. Это было летом. Мне тогда шел шестнадцатый год, а ей - пятнадцатый. Впрочем, вначале я встречался не с Аулей, а с ее черноглазой сестрой Тусей. Но однажды та не пришла на свидание, вместо нее явилась Ауля и смущенно сказала:

- Туся сегодня не может... к ней из Ленинграда Вовка приехал.

Ауля пришла в хорошо отглаженном платье с белым воротничком. Волосы ее были украшены пышным бантом. Такая тщательная подготовка к свиданию польстила мне. Ничего, что вместо одной пришла другая. Мне ведь и Ауля нравилась.

Мы пошли с ней по просеке невдалеке от дачи, в которой на лето разместился ленинградский детдом. Одной из воспитательниц его была мамаша сестер Н. Она не позволяла своим дочерям далеко уходить от усадьбы. Они обязаны были находиться на таком расстоянии, чтобы могли услышать ее голос.