В море погасли огни (блокадные дневники)

День пасмурный, но среди рваных облаков виднеются синие просветы. Порой выглядывает солнце, которое не согревает на ветру. Наш буксир мощный. Его машины развили такую скорость, что мы обогнали все тихоходные суда и вырвались вперед.

Кронштадтский рейд выглядит пустынным, только кое - где виднеются баржи с аэростатами да в стороне от фарватера высится брандвахта. В ней, говорят, хранятся мины.

За островом Лавенсаари нас обогнала эскадрилья истребителей.

- И - 15... "Чайки", - определил пожилой боцман буксира, служивший прежде на эскадре.

Вскоре мы увидели на горизонте много дымов, затем показались силуэты кораблей. Их было много. Боцман смотрел в бинокль и вслух называл имена:

- Крейсер "Киров"... Лидер "Ленинград"... Миноносец "Суровый"...

Меня всегда поражало умение старых моряков узнавать корабли по силуэтам издали. Я и в этот раз позавидовал боцману.

Все, кто был на буксире, выстроились по борту, приветствуя израненные в боях корабли.

На "Кирове" развевался флаг комфлота. Разбрасывая форштевнем воду, крейсер шел полным ходом.

Заметно было, что некоторым кораблям досталось в пути: одни неестественно зарывались носом в волны, Другие шли кренясь, третьи утеряли ход, их тащили на буксирах. Среди кораблей эскадры были и наши "эски" и "щуки".

Мы хотели повернуть, чтобы присоединиться к ним, но получили строгий приказ: "Немедленно следовать на Гогланд, в распоряжение спасательного отряда".

Эту запись я делаю на высокой бухте манильского троса. Видимо, мне повезло, нашему брату все нужно видеть собственными глазами.

1 сентября. Три дня я не мог взяться за перо Не до этого было, да и руки дрожали. В ушах все еще звучат стоны и крики о помощи, рев выходящих из пикирования "юнкерсов", взрывы бомб, хлопанье зениток и вой сирен. За два дня я такого насмотрелся, что и представить себе не мог.

Сегодня я немного поспал и могу отнестись ко всему спокойней. Но с чего начать? Мне, наверное, еще долго будут мерещиться барахтающиеся в море люди.

Редактор газеты "Красный Балтийский флот" полковой комиссар Бороздкин рассказал, что 27 августа Таллинн уже горел. Стало пасмурно. Невольно охватывало тоскливое чувство, и было такое состояние, какое ощущаешь лишь во время солнечного затмения.

По улицам уже трудно было пробиваться. Все они оказались забитыми отступающими войсками. Беспрерывными потоками к гаваням двигались батальоны потемневших от пыли и копоти пехотинцев, санитарные машины, фургоны, повозки, походные кухни, пушки, двуколки...

Журналисты и писатели устремились в Минную гавань, где стояла "Вирония". Это судно, имевшее почти лебединую осанку, еще недавно плавало с туристами по линии Рига - Стокгольм - Хельсинки. В дни войны его просторные каюты заняли оперативные отделы штаба флота. Писатели не раз бывали на "Виронии". Узнав, что штабисты ее покинули, пишущая братия поспешила занять освободившиеся каюты. Приятней эвакуироваться в комфортабельных условиях! Никому и в голову не пришло, что штабной корабль в первую очередь привлечет внимание противника.

Ночь провели почти по-туристски. Утром литераторы собрались в кают компании позавтракать. Здесь Бороздкин встретил редактора ленинградского журнала "Литературный современник" Филиппа Князева и литературоведа профессора Ореста Цехновицера. Они оба были возбуждены, так как побывали на самом краю обороны. Цехновицеру, прибывшему в батальон морской пехоты для "устной пропаганды", пришлось заменить убитого комиссара. Взяв в руки гранату, с которой не умел обращаться, он повел моряков в атаку и захватил оставленные окопы.

Среди литераторов Бороздкин увидел почти всех своих штатных сотрудников.

- Вы что - с ума посходили! - закричал он на них. - А если "Виронию" подобьют, кто газету выпускать будет? Немедля рассредоточиться по другим кораблям.

Прозаику Евгению Соболевскому и поэтам Юрию Инге и Николаю Брауну он приказал отправиться в Купеческую гавань на ледокол "Вольдемарес". Остальных же распределил по другим кораблям. Его сотрудники неохотно покидали "Виронию", а теперь радуются, что не остались на ней, так как первым кораблем, утопленным авиацией противника, оказалась "Вирония". Правда, и "Вольдемарес" не дошел до Кронштадта, но он пострадал позже.

Еще в Таллинне, при посадке на корабли, многие пехотинцы на всякий случай разулись и сидели на палубе босыми. Увидев в небе самолеты, они свешивали ноги за борт. Стоило "юнкерсам" пойти в пике, как некоторые из бойцов "солдатиком" летели в воду...

Бомбы в корабли не попадали, и они продолжали двигаться заданным курсом. А те из пассажиров, кто поспешил прыгнуть за борт, оставались в воде и кляли все на свете.

Вначале плававших подбирали катера, но вскоре их палубы оказались переполненными. Спасенных прямо на ходу пересаживали на транспорты. Вновь попав на судно, поплававшие пехотинцы уже держались на нем до последней минуты. Быстро они постигли психологию моряков, на практике убедились, что палуба всегда надежней моря.